– Чем занимаешься, когда не соблазняешь мужчин? – вдруг шепчет над ухом. Теплый воздух касается щеки, я дрожу и сбиваюсь с ритма. – Тише… Что ты такая пугливая?

Ладони крепче сдавливают меня, ведут в пространстве, что наполнено какой-то сумасшедшей пустотой и полнотой одновременно. Свет в зале приглушен, нас почти не видно, лишь крошечные цветные пятна крутящихся лампочек пляшут перед глазами, съезжают на пол, а затем скользят снова на стену и потолок. Людей остались единицы, но я никого не вижу.

Есть только мы. Сероглазый богач и я, испуганная и загнанная жизнью девушка. Что здесь делаю? С ним? Мне это снится. И просыпаться не хочу.

Руки мужчины ползут выше, нагло и плавно, будто невзначай, большие пальцы цепляют грудь, коснувшись напрягшихся от необычного возбуждения сосков. Я хочу сжаться, убежать, так неловко и стыдно, но вопреки всему тихо выпускаю стон.

И в глазах, что не прекращают меня рассматривать, вдруг расширяются зрачки, топят серебро, затягивают меня в черноту, а потом прячутся под густыми ресницами.

– Ты чудесная, ничего не бойся, – горячий палец кружит по окружности соска, заставляя меня подлетать от каждого касания и сдерживать стоны, кусать губы, глотать вязкую слюну, что собирается в горле, а затем рука срывается назад, на талию. Я не просто дрожу, меня колотит, но не могу его оттолкнуть. Не получается. Он словно магнит. Прилепился и не отстает.

Как шуруп, буравит меня глубже и глубже, заставляя дышать чаще и порочнее. Ладони потеют от волнения, пальцы сами заползают куда-то вверх и касаются мягких волос мужчины. Соприкасаются с его горячей и приятной кожей.

Во мне будто развязались узлы, я будто сорвалась с петель. Распахнула крылья и лечу. В небеса или бездну, плевать.

Из последних сил, взывая к гордости, вытягиваю шею, хочется влепить себе пощечину, чтобы очнуться, но мужская рука снова оказывается на груди, вернее под ней. И новое движение большого пальца по соску уже навязчивее, смелее, до легкой боли, сжимает, вызывая взрыв колючек. Они сбегаются в солнечное сплетение, кружатся под грудью, а потом рассыпаются внизу живота легким покалыванием и сворачиваются жестоко-обжигающей змеей еще ниже. Хочется свести ноги, но танец, шаги в стороны, повороты не дают мне потушить пожар.

Мужчина перемещает руку с груди вверх, зацепив плечо и погладив руку по всей длине, прячет мою кисть в своей огромной руке. Вызвав по всему телу бунт мурашек, переплетает наши  пальцы. Ведет широко, по всему залу, кружит меня, будто пытается еще сильнее опьянить собой. Вишневое платье развивается, как кровь, по полу, сверкает блеском лампочек по подолу, а мы плывем. Все дальше и дальше в море, в котором я уже не спасусь. В море, которое погружает меня целиком и безвозвратно в ненужные наивные чувства.

Не знаю, что со мной творится. Это будто приворот. Невозможная магия. Первая любовь, что может покорить даже самого сильного.

Из-за отца и его давления я никогда не выходила из тени, никогда не смотрела на парней, а потом было страшно. Вдруг кто-то так же будет поднимать на меня руку, как на маму отец? Я не хотела проверять, потому сторонилась любых отношений.

Но сейчас чувства впиваются в грудь острой иглой, и мои пальцы сильнее сжимаются-путаются в темных волосах «принца», вторая рука подчиняется его власти – тянется под музыку, увлекая меня куда-то в темень, куда даже лампочки не достают.

Понимаю, что мне придется «потерять туфельку», и что у моей сказки не ожидается счастливого конца, но иду. Я хочу поймать эти крошки счастья сейчас, чтобы было что вспоминать. Вряд ли когда-нибудь со мной случится что-то подобное.

Мы замираем у стены. Смотрим друга на друга и не двигаемся. Музыка заканчивается, несколько секунд тишины оглушают, а глаза напротив пытают невесомой лаской и голодной страстью. Они изучают мое лицо, за ними следуют руки. Привязывают к себе. Намертво.

– У тебя глаза необычные. Будто чайные солнышки. – Руки мужчины плавно поднимаются выше, осторожно касаются ресниц. Я прикрываю глаза, чтобы не выдать, как мне страшно. И в этот миг горячие и безжалостные губы выдирают из меня последние остатки силы воли выбраться из этой паутины.

Никто меня не целовал так. Валерка в театре как-то полез, но это было горько, с запахом табака. Не екнуло, не раскрылось во мне желанием. Я его оттолкнула, а потом он полгода сторонился и грубил на репетициях.

– Сладенькая… – шепчет Коршун, оторвавшись от моих губ. Дышит в лицо, опаляя, превращая в распутницу. – Давай уйдем, мышка?

– Но… – я внезапно просыпаюсь от опьянения и флера, что окутывает тело, бросает на скалы страсти, о которой буду на утро жалеть. Упираюсь в каменную грудь ладонями. – Я еще работаю.

Что я творю? Меня окатывает волнами паники. Нужно уходить. Срочно.  Я не для этого сюда пришла.

– Я тебя украду, – шепчет мужчина, покусывает мое ухо и добавляет с теплой хрипотцой, вплетая свое дыхание в мой сердечный ритм: – Кто тебя нанял? Покажи.

Я веду мутным взглядом по залу и с трудом нахожу мужичка, что передавал мне конверт с деньгами.

– Твои вещи где? – Коршун отходит и окидывает меня глянцевым взглядом.

Все на что я способна в этот миг, это показать направление подбородком.

Мужчина хватает меня за ладонь и тянет через пустой зал. Народ устал, пьян, веселье совсем сошло на нет. Я думала, что будет дольше и намного страшнее. Ошибалась.

И ошибалась не один раз.

Мы забираем мою сумку, пальто, и меня официально отпускает «работодатель». Пока я собираю вещи, они быстро перебросились с «принцем» парой слов.

В коридоре мы бежим, держась за руки. Смеемся. Мне так легко и спокойно, что я не думаю ни о чем.

Лишь у машины, пока мужчина открывает дверь высокой страшной машины, я осознаю, что лезу в пасть неведомого чудища. Не авто, а «принца», который легко может оказаться маньяком, уродом или кем-то похуже…

Впервые в жизни у меня срабатывает интуиция.

Коршун распахивает дверцу, берет меня за руку. Склоняет голову и спокойно уверяет:

– Мышка, если не захочешь, ничего не будет. Я отвезу тебя домой, поцелую на ночь, и разойдемся, – видя, что я сомневаюсь, наклоняется ближе. В ночной темноте, подкрашенной витринами и фонарями, его спина невероятно большая, укрывает меня от пронзительного ветра и прячет от зевак.

Мужчина смотрит в глаза, приподнимает подбородок двумя пальцами и мягко касается губ своими.

– Как скажешь, так и будет, мышка.

Язык скользит по уголку губ, щекочет контур, дразнится у входа. Дыхание у Коршуна тяжелое, жадное, оно перекликается с моим, частым и густым. Я открываю рот, чтобы выпустить воздух, что собрался в груди, и язык пробирается внутрь. Потягивает-посасывает, нежно, распаляя мою жажду.

Мне двадцать два. Я изголодалась. Это со мной впервые, и не получается отказать.