По кухне носилась из угла в угол большая, как тарелка, зеленая пуговица, украшенная золотистым витым ободком. Пуговица вертелась волчком, подпрыгивала, жужжала, металась от окна к плите, от плиты к раковине... Эрик замер в дверях, ослепленный ее стеклянным блеском. Вот еще напасть... с этой-то что делать? Неужели придется звать кого-нибудь на помощь? Но кого?..

Однако помощники явились сами, без зова. Из-за шкафчика с кастрюлями и сковородками вышли строевым шагом три рыжих таракана, каждый ростом с котенка, и, угрожающе шевеля длинным усами, набросились на пуговицу. Пуговица взвизгнула и, крутанувшись изо всех сил, разбросала тараканов в стороны. Один свалился прямо у ног скульптора. Эрик наклонился и посмотрел на рыжую тварь. Таракан был при последнем издыхании, пуговица перерезала его почти пополам.

- Свой, но не жилец, - констатировал Эрик. - Может, кто покрепче найдется?

Но больше желающих сражаться с бешеной пуговицей не нашлось. Эрик, немного подумав, решил, что и ему самому незачем с ней связываться. Пусть тут балдеет. У него бутылок достаточно.

Однако подниматься наверх в спальню он не стал, рассудив, что там всякие посторонние руки-ноги, пуговицы и прочая заезжая шваль могут загнать его в ловушку, и бежать будет некуда. Прыгать же в поисках спасения из окна второго этажа скульптору совсем не хотелось. И он пошел в гараж.

В гараже тоже не обошлось без сюрпризов. Когда Эрик уже добрался до углового стеллажа и протянул руку к заветной емкости с обжигающим ромом, припрятанной среди красок, тряпок и прочего, за его спиной раздался громкий хриплый вздох. Эрик стремительно обернулся. Из-под его "летучки", давным-давно стоявшей на приколе, выползало что-то непонятное.

Серое и бесформенное.

Эрик схватил бутылку и со всех ног бросился из гаража во двор.

Серое не стало гнаться за ним. Наверное, поленилось.

Немного отдышавшись, скульптор основательно приложился к рому и, спрятав бутылку за пазуху, пошел куда глаза глядят, не желая возвращаться в дом, полный нечисти.

Ему надо было хорошенько подумать.

Ему необходимо было понять - что все это значит?

Город затих в ожидании рассвета. Черные глаза окон неотступно следили за скульптором, шагавшим по середине мостовой; серое небо нависло так низко, что, казалось, вот-вот зацепится за верхушки деревьев... и лишь изредка до Эрика доносился какой-нибудь звук - то чирикнула во сне какая-то птаха, то тявкнула вдалеке собака, заподозрившая что-то неладное... пронеслась к центру полицейская "летучка", подмигивая сигнальным фонариком...

Эрик медленно дошагал до ближайшего сквера и осторожно сел на холодную, влажную от росы скамейку. Достав из кармана бутылку, он глотнул пару раз и застыл, уставясь на клумбу с огромными голубыми тюльпанами. Серебристо-зеленые гофрированные листья цветков казались вырезанными из жести. Эрик встряхнул головой. Что за дурацкие растения...

Но тут же он забыл о них, и его невидящий взгляд уперся в выложенную плитками серого сланца тропинку.

КТО? Кто затеял войну с ним, Эриком Бахом? Кто так упорно хочет уничтожить его, растереть в пыль, лишить возможности приносить многим и многим людям радость своим творчеством?

Радость?..

Эрик вдруг осознал, что сам он никогда, ни разу в жизни не испытал радости от своего труда. Что работа всегда была для него тяжкой мукой, напряжением, борьбой с формами, в которых он пытался выразить невыразимые через цвет и рисунок понятия... что он всегда апеллировал к абсурду, надеясь в искаженных линиях и объемах отыскать нечто ясное и прозрачное... Его скульптуры и его картины служили по сути одной-единственной цели. С их помощью он просто сражался с тьмой, таящейся в его душе.

С той самой тьмой, о которой в далекой юности он говорил со старым монахом.

Мрак гордыни. Тьма неведения.

Эрика пробрало холодом, и он торопливо хлебнул рома, чтобы согреться.

Скульптор настолько ушел в свои мысли, что не замечал ничего вокруг. Не заметил он и Мрачного Карлика, появившегося в дальнем конце аллеи. Впрочем, Карлик и не стремился к тому, чтобы его видели. Он осторожно крался от дерева к дереву, от куста к кусту, медленно приближаясь к Эрику, злобно сверкая синими шариками странных, вечно мятущихся глаз...

Да, монах много лет назад сказал Эрику, что с его болезнью можно справиться. Но для этого нужно было отказаться от жизни. То есть именно так это понял тогда Эрик. Потому что он был уверен, что жизнь - это творчество и развлечения, путешествия и зрелища, женщины и вино... а монах предлагал ему суровость уединения и бесконечные практики Учения, бесконечное размышление и бесконечный тяжелый труд по отчистке кармических препятствий, по отработке ошибок прежних жизней. Но ведь нельзя было с уверенностью утверждать, что эти ошибки и в самом деле удастся отработать достаточно быстро! И Эрик, испугавшись того, что понапрасну потратит многие годы, выбросил из головы эту идею

А теперь он думал о том, что, видимо, просто не был готов к тому, чтобы по-настоящему, всем умом принять Учение Будды. Не созрел.

Тогда - не созрел. А сейчас?

Эрик повертел в руках бутылку, внимательно изучая ее форму и фактуру.

Материал... Материал, подвластный ему, готовый вылиться в любой образ, рожденный фантазией маэстро... мысль, облеченная в объемы...

И какие же мысли он предъявлял миру все это время?

О чем он размышлял много-много лет?

Эрик вздохнул. Пожалуй, ему нечем особенно похвастаться.

Да, иной раз у него случались озарения, и именно их воплощение в скульптуре принесло ему славу и деньги. Но моменты высокого полета были так редки... А чаще он просто заимствовал что-то в далеких мирах... не зря же он так любил путешествия. И реализовывал позаимствованную идею, не забывая, конечно, о технике. Уж этого у него никто не отнимет. В техническом отношении Эрик Бах - само совершенство.

Тут скульптор вспомнил о отвратительном божке, которого случайно увидел несколько лет назад и который так врезался в его память, что пришлось в конце концов вылепить его, чтобы избавиться от надоедливой картинки, засевшей в уме. Тошнотворное существо. И цветок, в котором сидит это чучело, тоже тошнотворен. Эрик поставил его в Заповеднике, и глупые зрители и искусствоведы решили, что скульптор создал невероятно сильный образ, трактующий порочность сансары, мира желаний. И в самом деле, стоит посмотреть на эту жабу - сразу захочется в нирвану. И ведь кто-то этой жабе поклоняется! Когда Эрик, болтаясь в каком-то созвездии, названия которого он совершенно не помнил, посреди ночи спьяну сунулся в чей-то храм, где красовался на возвышении этот божок, незваного скульптора так турнули, что он счел за лучшее тут же вообще убраться из тех краев. Но он был маэстро, художником, и его зрительная память фиксировала все, что попадалось Эрику на глаза, независимо от его воли и желания... и чужой бог, сидевший в уродливом лотосе, освещенный чадящими керосиновыми лампами, долго преследовал его.