Прочертив на асфальте две полосы, превратив в копоть около половины килограмма резины, болид мягко осел на заднюю ось и замер. Я отстегнул ремень и вздохнул полной грудью. Саша, безвольно обмякнув, свесил голову на грудь. Из раны на затылке текла тоненькая струйка крови.

Черт, неужели, приехали? Я приложил два пальца к вене на шее пассажира. Нет, живой. Что ему будет? Даже те остатки мозгов, что еще оставались, и те, похоже, выкипели. Утрамбовав кейсы с баксами ("баксы" — слово-то какое… сладкое), я обошел вокруг котенка, открыл дверь, щелкнул застежкой ремня и вытащил приятеля из машины. Вот балбес-то! Вздумал спорить со мной, в моей же крошке, на моей любимой скорости. Захватив из бардачка фонарик, я оттащил Пчелкина на обочину, где и оставил тело. Рядом я бросил уменьшенную копию солнца, чтобы не заблудился. А вот когда я начал разгибаться — тогда и охнул. Мне, разумеется, повезло больше, чем тезке, но, судя по резкому прострелу в спине, в том месте, куда пришелся удар ценного груза, не намного. Вывернув руку, положив ее на больное место, я сильным рывком выпрямил спину.

— …мать… — выдохнул я.

Вот это действительно больно. Денек вообще не задался. Да, груда зеленых бумажек грела душу, но немного и ненадолго. Вернувшись в машину, урчащую мотором, я погладил тускло блестящую крышку верхнего дипломата. А что, если… рвануть сейчас куда-нибудь, и сам черт меня не догонит. Я не спорю, и так жил не бедно, но между этим "не бедно" и тем, что лежало в чемоданах — огромная пропасть.

Нет, раньше надо было решаться, до того, как выгружал Пчелкина. Теперь, если я смотаюсь, он решит, что я просто не захотел делиться, и жизнь положит, но найдет меня. И искать, кстати, будет, скорее всего, не один. Там, в сотне километров позади, двое у разбитого корыта тоже будут не прочь побеседовать со мной на предмет "что такое хорошо, что такое плохо". Могу поспорить, приоритетным будет направление "воровать — это плохо", или "крайне нехорошо". До полуночи оставалось около получаса. Если я, все же, хочу выкупить Татьяну, надо торопиться.

Запустив руку под торпедо, я нащупал главного сегодняшнего труженика — Серегин пистолет Макарова. Кому он только не успел послужить за этот день! По моим расчетам в запасе еще три патрона, но проверить никогда не помешает. Говорят же: доверяй, но проверяй. Веских оснований доверять кому-либо, даже себе, у меня не было. Утопив сгибом пальца фиксатор обоймы, я извлек магазин. Пустой! Надо же такому случиться! Закрыв ладонью отверстия для выброса гильз, я передернул кожух затвора. В руку уперся латунный цилиндр последнего патрона. Лучше, чем ничего, но хуже, чем я надеялся. Да и ладно. Война локального масштаба с мои планы не входила, и использование оружия не предполагалось вовсе. Вообще, очень хотелось бы, чтобы пушка мне не пригодилась, но страховка никогда не повредит. Опять же: человек предполагает, а Бог располагает.

Госпожа удача, демонстрировавшая мне в последнее время, свою попку, похоже, развернулась на сто восемьдесят градусов — в "Четверть мили" я прибыл без пяти двенадцать. Еще оставалось время выпить чашечку кофе и выкурить сигарету. В клубе я находился в гордом одиночестве. Конечно, никто не потрудился начать вечеринку. Главное — зачем? Судя по всему, после вчерашнего не нашлось идиотов, чтобы посетить "Четверть мили". Сарафанное радио в очередной раз сработало лучше любой рекламы. И черт с ними. Чем бы эта история не закончилась — бросаю это дело к такой-то матери. Удовлетворения — ни морального, ни, тем более, физического, я от клуба не получил. Хотя, было что-то, в самом начале, когда я порвал на прямой R1, но ложка меда бочку дегтя не испортит.

Попыхивая сигаретой, я раскачивался в кресле. Тусклый свет настольной лампы освещал очень маленькую часть кабинета, создавая иллюзию, словно я нахожусь в центре ореха, а стена темноты на расстоянии вытянутой руки — скорлупа. Хорошая, крепкая, непробиваемая скорлупа. И я в ней один. Господи, как же хорошо жить на этом свете одному!

Ровно в полночь запел телефон. Похоже, пунктуальность вообще в моде у бандитов. Затянувшись в последний раз и затушив сигарету в кружке, на дне которой плескались остатки кофе, я поднял трубку.

— Слушаю, — произнес я.

— Саша? Саша, ты где?

— Где, — усмехнулся я. — А ты куда звонишь?.. Таня?

— Да, Таня, — растерянно ответила супруга. — А что?

— Ты где? — чуть не вскричал я.

— Я-то дома. А ты что делаешь в клубе? Я подъезжала — он был закрыт.

— Что значит, что я делаю в клубе? Ты что дома делаешь?

— Как это, что я дома делаю? А где мне еще быть?

— Ну… тебя же похитили, — неуверенно предположил я.

— Саша, ты бредишь? Или это твои мечты?

— Ты точно дома?

— Точно. Саш, что-то случилось? — забеспокоилась супруга.

— Так, слушай меня внимательно, — заговорщицки зашипел я в трубку. — Сиди там, никуда не ходи, дверь никому не открывай, я буду через десять… нет, пять минут. Пакуй вещи. Тебе ясно?

— Вещи? — растерянно ответила Александрова. — Что стряслось?

— Тебе ясно?

— Ясно…

Слушать дальше я не стал — просто бросил трубку. Дерьмо! Нет, при чем здесь дерьмо? Наоборот — все супер! Не понимаю, правда, кто же у похитителей, но теперь это не важно. Пусть делают с пленницей, что хотят, а я свободен от всех обязательств. Я же теперь чертовски богат! Деньги! У меня куча денег! И пошли все…

— Yes! — крикнул я, спрыгивая с кресла.

— А? Кто здесь? — раздался сонный голос из темноты, предположительно оттуда, где стоял диван.

Все легкость, беззаботность и радость как рукой сняло. Схватив со стола пистолет, перекатившись через голову, я инстинктивно пустил пулю на звук. Петарда подпрыгнула в руке, выплевывая язык пламени и последнюю маслину. В свете вспышки я успел разглядеть девушку в крошечном топике и юбке-лапше, лежащую на диване. Маша?

К счастью, я далеко не такой классный стрелок, как Сергей, и кусок свинца вошел в стену высоко над ее головой. Клинт Иствуд никогда не был моим кумиром. Вообще, что-то часто стали стрелять в этом кабинете. Но нет худа без добра и нет добра без худа. К несчастью, патрон был последний и затворная рама замерла в крайнем заднем положении. Хотя, плевать. Волына мне уже не пригодится. Щелкнув клавишей задержки затвора, я засунул пушку за пояс.

— Маша, это ты? — спросил я темноту. — Маша?

В ответ донесся чуть слышный всхлип. Неужели, я попал в нее? Резким ударом по выключателю врубив свет, я подбежал к дивану. Плечи певицы, сжавшейся в комок, подрагивали от плача.

— Маша, Маша, — обнял я ее. — Все в порядке…

Постепенно отходя от шока, но все еще заливаясь слезами, Желтых обняла меня за шею. Не знаю, кто из нас испугался больше — я, или она. Впрочем, знаю. Конечно, она. Чтобы понять, каково человеку, в которого шмалят с пятнадцати метров, надо побывать на месте этого человека. Меня Бог миловал. Пока миловал.