И еще они вчера прекрасно провели время в «Уигмор-Холл»[41]. Зовите меня старым романтиком, но здесь не обошлось без доброго волшебника — я сам устроил им этот вечер.

А дело обстояло так.

Пару дней назад мне подарили два билета на концерт в «Уигмор-Холл». Сам я пойти не мог из-за предварительной договоренности с женой индонезийского каучукового магната. И вот вчера не поленился отправиться в Хэмпстед. Путь туда неблизкий, однако ради друга на что только не пойдешь. Заскочил к Клайву (по счастью, Эмма отсутствовала) и вручил ему билеты, как говорят в народе, на тарелочке с голубой каемочкой.

— Что это у тебя? — спрашивает мой старинный знакомец, стоя в дверном проеме в банном халате цвета бордо и вороша полотенцем морковные завитушки.

— Билеты в «Уигмор-Холл», — пожимаю я плечами. — От благодарной клиентки. То есть бывшей клиентки, конечно. Мы с ней встречались по делу. Так вот бери: два билета на сегодняшний концерт.

Клайв открывает конверт и в недоумении созерцает его содержимое.

— Даже не знаю… Эмма не большая любительница таких вещей.

— Ты что, одурел! При чем здесь Эмма? — шепотом втолковываю я. — Иди с Амритой.

У достопочтенного так челюсть и отвисла.

— Недолюбливаешь ты Эмму, как я погляжу.

Не считаю нужным реагировать.

— Ты только представь: Шопен, ноктюрны, несколько мазурок. Да любая пошла бы. А Бородин и Лядов чего стоят!

— Ты уверен, что Амрита такое слушает?

— Ну конечно. Она же культурная, разве нет? — Я отчаянно киваю на билеты. — Ну же, «Классика FM», «Радио Фри». Все первоклассные цыпочки от этого без ума. — Снова перехожу на обычный голос. — Согласен, на концерты приглашают заранее. Но все-таки подумай, может, стоит ей позвонить.

Клайв размышляет, помахивая билетами.

— А если она прекрасно разбирается в музыке? Она поймет, что я полный профан. Чьи сочинения там вообще будут играть? Русских композиторов?

— Вне всяких сомнений. Кроме Шопена, конечно. Да выкрутишься как-нибудь! Гони с умным видом всякую чепуху, блефуй. Мусоргский всегда был не прочь приложиться к бутылке. Их называли «Могучей кучкой» — Балакирева и остальных. Твое природное красноречие преодолеет любые преграды.

— Может, знаешь о них пару забавных стишков?

Я хмурю лоб.

— Боюсь, что нет.

— А сочинить не попробуешь? Она ведь считает меня законченным умником.

— Сам что-нибудь придумай. Возьми хотя бы Мусоргского. И вообще, Клайв, пора бы тебе понять — у меня, автора рекламных лозунгов, специалиста высокого полета, о чьих талантах без умолку толкует пресса, найдутся дела и поважнее, чем сидеть дома и высасывать из пальца сопроводительные двустишия о русских композиторах.

— Хм… — погружается в размышления Клайв. — А что сказать Эмме?

— Скажешь, задержался на работе. Я тебя прикрою в крайнем случае.

— Ну хорошо, — наконец решается достопочтенный. — Спасибо.

— Всегда рад помочь.

На обратном пути я решаю немного размяться и пройтись пешком до «притона», как я ласково окрестил нашу милую квартирку в Буше. Как известно, движение и свежий воздух стимулируют в человеке лирические и стихотворные способности, одновременно улучшая работу органов пищеварения и экскреции. А потому я очень скоро, буквально не моргнув и глазом, изобретаю те самые «забавные стишки», о которых просил друг, пожелавший выставить себя в выгодном свете перед любимой пташкой. Вернувшись домой, набираю номер его сотового: он уже в «Уигмор-Холл» и поджидает свою цыпочку. Без лишних преамбул я начинаю:

Наш Мусоргский Модест

Любил хлебать абсент,

Бургундское, шампанское

И даже итальянское!

— Это правда? — спрашивает Клайв.

— Что правда?

— Он пил бургундское и абсент?

— Конечно, нет, тупица, — отрезаю я. — Зато в рифму, согласись.

— Вроде бы. — Очевидно, уловив в моем голосе нотку негодования, Клайв спешит меня умаслить: — Удачное стихотворение. Амрита будет в восторге. Только зачем же ты беспокоился, у тебя и так времени не хватает…

— Вот именно, — обрываю я лебезящего знакомца. — И мне некогда с тобой разговаривать.

Проходит пять минут, и у меня возникает настоятельная потребность снова позвонить. Ибо родилось продолжение стиха:

Шатался он при том,

Как старый метроном.

И как уж не крепился,

Всегда в штаны мочился!

— Шатался… — начинаю я.

— Дэниел, — прерывает меня Клайв. — Мне кажется, лучше оставить как есть. Амрита уже пришла, и скоро начнется концерт. Одного куплета вполне хватит. Я тебе премного благодарен.

— Ну, как скажешь, — отвечаю я с достоинством. — Уверен, вам предстоит насладиться захватывающим и страстным действом.

Итак, на следующий день в обеденный перерыв мы встречаемся в ресторане.

Клайв появляется в дверях — и почему-то один. Мне даже за него в некотором смысле обидно, хотя не исключено и простое объяснение: наши влюбленные заметают следы после безумно страстной ночи. Потому что, когда мой друг появляется в дверях, он буквально светится от счастья — вряд ли ночь с Эммой может так изменить мужчину.

— Ну и как?

— Что как?

— Не валяй дурака. Как сходили?

Достопочтенный расплывается в довольной улыбке.

— Удалось?

— О чем ты?

— Хм… Ну, удалось переспать?

Клайв взбешен.

— Как ты смеешь! — шипит он. — Ты говоришь о женщине, которую я люблю! Завалиться в постель с первым встречным, который сходил с ней на концерт в «Уигмор-Холл»! Она не из таких!

— Да-да, прости. Ты совершенно прав. Вам понравилось?

— Отлично, — говорит Клайв. — Та-а, та-ра-ра-ра-ра-а-а, та-та!

— Здорово, — говорю я. — Правда, мне все-таки больше нравится в оркестровом исполнении.

— И еще она ничего не смыслит в классической музыке.

— Да что ты?

Клайв качает головой и радостно добавляет:

— Ни капельки.

— А мои стишки ей понравились?

— М-м… Вообще-то я… Я другим образом обыграл нашу задумку с Мусоргским. — Светящаяся физиономия моего друга омрачается легкими угрызениями совести.

Я вздыхаю.

— Выкладывай.

— Я, как бы выразиться… сказал, будто я… хм… в некотором роде потомок Мусоргского.