Однако возможен совсем другой случай. Сильный ветер – и легкий самолет уносит в сторону от маршрута, он падает на гору, вы живы, но у вас переломаны кости, вы ранены, кругом лес и холод, и вы думаете: “Эх! Ну вот, сэкономил двести долларов и получил долгую мучительную гибель; лучше уж падать с десяти тысяч метров на тяжелом лайнере – по крайней мере, сразу”. Это вариант В-2.

Наша жизнь, – говорит лектор, – это выбор не между А-1 и В-1, не между удобством с расходами и экономией на удобствах, в самом широком смысле слова “удобство” и слова “расходы”; это касается и политики, и секса, и вообще всего на свете. Нет, господа! Наша жизнь – это выбор между А-2 и В-2, между бессмысленными расходами и столь же бессмысленной экономией. Наша жизнь – это бесплодная тоска по поводу неправильного выбора».

Даже интересно, к чему бы это.Восемь двадцать восемь

а чего добились мы?

Много лет назад, больше сорока лет назад, мы со студентами – простите, со слушателями Дипломатической академии – поехали на летний семинар в Костромскую область.

Молодежный лагерь. Три корпуса на берегу Волги. Жаркое лето, теплый залив реки, нас человек сорок общим числом – и две сотни отдыхающих, студенты и студентки. Студенток значительно больше.

Утром и после обеда мы занимались. Жара стояла такая, что начальство разрешило нам заниматься прямо на пляже. Расстелив полотенца и тканые одеяла, разложив бумаги и книги, мы сидели, а то и лежали в кружевной тени невысоких кустов, а мимо ходили красивые, очень красивые и поразительно, безумно, неописуемо красивые девушки.

Вечером развлекались. Танцы через день, кино два раза в неделю. Еще там было что-то вроде бара или кафе. Цены, кстати, совсем не студенческие. Ну а нам что? Пива бутылку или водки сто грамм, ну и чипсов пакет. С рубля еще сдачи дадут.

Вот мы толчемся в этом баре, и вдруг входит один наш слушатель со знаменитой генеральской фамилией Гурко (правда, с ударением на «о» и ни капельки не родственник). Сам такой небольшой, даже маленький, но очень крепкий. Кажется, у него был разряд по самбо. Негромкий, уверенный в себе человек.

Входит, значит, этот Гурко, а с ним девушка.

Девушки там, я уже говорил, были трех категорий: просто красивые, очень красивые и обалдеть какие красивые. Эта была просто красивая. Небольшая, даже маленькая, ему под стать – чуть меньше его ростом. Он был примерно метр шестьдесят пять, а она на ладошку короче. Метр шестьдесят, наверное. Слегка подкрашенная блондинка. Милая, стройная, изящная, ну, в общем, все как надо.

Подходят они к бару, становятся рядом с нами, и он начинает заказывать: коктейль такой, коктейль сякой, два мороженых, два пирожных, рюмочку ликера, то да сё, бармен все это перед ними выставляет на маленький поднос и говорит:

– Восемь двадцать восемь!

Ого! Для 1975 года это была сумасшедшая сумма! Бутылка водки стоила три рубля с копейками. А вино – по два рубля с чем-то, особенно портвейн.

Мой слушатель Сергей против всей субординации слегка ткнул меня кулаком в бок. А другой слушатель, не мой, но хороший мой приятель Валя Ковалев, аж крякнул.

Тем временем Гурко достает из заднего кармана бумажник, вынимает червонец, протягивает бармену и даже, кажется, оставляет ему сколько-то копеек на чай. Берет поднос, и они с девушкой уходят за столик куда-то в угол.

– Οκτώ και είκοσι οκτώ! – негромко сказал слушатель Сергей.

Что по-гречески и означает «восемь двадцать восемь».

Потом мы много раз спугивали Гурко и его девушку в разных камышах и кустах – не нарочно, конечно. Как-то так получалось: пойдешь пройтись по лесу или по бережку или поищешь скрытую от глаз заводь, чтоб голышом макнуться, да или просто поссать отлучишься в кусты за полсотни шагов – и вот они, красавчики…

– Знаете, Денис Викторович, – сказал мне слушатель Сережа. – А ведь наш «восемь двадцать восемь» ни разу больше в бар не ходил. В смысле, ее не водил.

– Как это? – Я не сразу понял, о чем речь.

– А так. Умный человек. Один раз выложил восемь двадцать восемь, и целых две недели никаких проблем.

– Да прямо уж!

– А вот я вам говорю.

Мы этого Гурко потом дразнили «восемь двадцать восемь».

Идет он навстречу, а слушатель Сережа страшным басом:

– Οκτώ και είκοσι οκτώ!!!

– Чего? – вздрогнет Гурко. – Переведи!

– «Восемь двадцать восемь»! – говорит Сережа.

– А что это значит?

– Пароль. Из греческого кино. Комедия-боевик «Победитель блондинок».

– А…

То есть он уже ничего не помнил! Ну и правильно. «Эффект Зейгарник». Завершенное действие тут же забывается, а незавершенное – запоминается. Это я объяснил слушателям Сереже и Валентину.

– Да, – сказал Валентин. – В самом деле. Он молодец. Не пожалел восемь двадцать восемь и прекрасно провел свободное время на выездном семинаре.

– Да, – сказал слушатель Сережа. – А чего добились мы, соображая на троих?

– Хорошо выпивали в мужской компании, – сказал я. – Практически ежедневно.

– А неужели это именно то, к чему мы так стремились на выездном семинаре? – усомнился он. – Там, где кругом девушки просто красивые, очень красивые и безумно прекрасные?

Но у нас со слушателем Валентином не было ответа.

Стендаль и синева

отключите проверку орфографии

Митя Волков когда-то в юности прочитал у Стендаля: «Меня эта женщина больше не интересует: я видел у нее на ногах чулки в сборках».

«Ну ни фига себе! – подумал Митя. – Вот ведь аристократ-эстет-пижон-говнюк!» Потому что Мите в молодости не очень везло с девушками, и такая мелочь и ерунда, как чулки в сборках, его никак не могла бы смутить. Наоборот! Он представлял себе эту женщину, в шумном пышном платье, в шляпе, в перчатках, в шелковых или лаковых туфельках, едва видных из-под оборок длинной юбки, в каких-то бесконечно соблазнительных перчатках, корсетах, турнюрах, буфах и лифах, неизвестных ему в точности, но сладостных в фантазии, – и как только он видел в своих фантазиях эту чуть приподнятую юбку и на миг мелькающий чулок в сборках, у него в глазах темнело и сердце начинало биться.

Он был согласен на чулки в сборках. Ему был смешон весь этот эротический снобизм. Он читал у Чехова: «Бывало, помню, в дни моего ловеласничества я бросал женщин из-за пятна на чулке, из-за одного глупого слова, из-за нечищеных зубов…» – и смеялся над героем; впрочем, чеховский герой в этом рассказе смеялся над собою сам, ибо все это было в прошлом, а сейчас он горячо и нежно любил неряху-растеряху Сашеньку.