сжимается от этой отстраненности, будто кто-то провел между нами черту.

Хотя мы сами ее нарисовали. Жирным маркером.

– Ты ни в чем не виновата.

– Я так за тебя боялась, – сжимаю его руку, но не чувствую никакой ответной реакции. Не сиди я на стуле, точно бы грохнулась на пол, потому что дрожат колени. Я вся дрожу. Паника нарастает.

Это молчание убивает. Оно распарывает вены острым лезвием, лишая права на жизнь.

Уверена, что в его голове уже родилась мысль. Он четко знает, что мне скажет. Знает, но продолжает молчать, словно собирается с духом.

– Мне предложили другую работу. Не в Москве.

Чувствую, как он сжимает мои пальцы. Крепко.

– Хорошо. Это же хорошо?

Ваня наконец смотрит в мои глаза. Проводит большим пальцем по тыльной стороне ладони, а у меня внутренности леденеют. Я чувствую эту надвигающуюся неизбежность.

Все ясно без слов.

– Ты не можешь… – шепчу.

Кто бы что ни думал, но я не дура. Все я понимаю. И то, что он собирается мне сказать… Одна лишь мысль о расставании разрушает все мое существо. Стирает в мелкую крошку.

– Я могу, Наташа. Последний год был…

– Счастливым?

Знаю, что выгляжу ненормальной, которая цепляется за тонкую соломинку, что вот-вот надломится.

– Так больше не может продолжаться. Кто-то уже должен решиться разорвать этот порочный круг.

– Все будет иначе, слышишь? Теперь все будет по-другому. Хочешь, я откажусь от всех контрактов? Буду ждать тебя дома, готовить ужины… рожу ребеночка…

– Не нужно ничем жертвовать ради меня.

Токман разрывает наш контакт. Убирает свою руку. Становится холодно, невыносимо холодно. Будто он не руку убрал, а сердце мое выдрал, со всеми артериями.

– Проще все сломать, да? Разрушить? Я думала, ты умер. Я несколько часов считала тебя мертвым. А потом почти месяц не знала, придешь ли в себя… Как ты можешь? После всего?

– Все и так сломано, Тат. Мне жаль…

– Значит, ты решил?

– Я решил. Поверь, у меня было много времени до того, как я оказался в этой палате, – обводит помещение взглядом. – Это не спонтанная прихоть, это взвешенное решение. И я очень хочу, чтобы ты приняла его без грязи. К тому же это не последний мой контракт... Разве ты хочешь снова жить в страхе? Раз за разом?

Он говорит, а у меня шум в ушах. Звуки сливаются воедино.

– Хорошо.

Покорно киваю. Смотрю на него и не верю, что это происходит с нами.

Щеки снова мокрые. И губы дрожат. Зуб на зуб не попадает, меня будто на сорокаградусный мороз вытолкнули.

Освежили по полной.

– Больно, Ванечка. Очень больно, – шмыгаю носом, медленно расправляя плечи. – Ты поставил эту точку один. Меня ты не спросил. Мог бы сообщить по телефону и не тратить время. У меня его и так всегда мало.

– Теперь станет больше.

У него звонит телефон, и он сразу берет трубку. Отвечает на звонок, словно меня тут нет.

Будто я не сижу напротив его кровати, захлебываясь слезами.

Боже, как жалко я выгляжу.

Крепко сжимаю в руках куртку и направляюсь к двери. Почему-то кажется, что, как только я коснусь ручки, Ваня одумается. Скажет, что погорячился, что это бред…

Но он не говорит. Он позволяет уйти. Даже внимания не обращает, что я перешагнула порог. Вслед не смотрит.

Хотя вряд ли это можно назвать походкой. Скорее, я волочу свое тело, изо всех сил стараясь не рухнуть прямо здесь.

Навстречу, конечно же, попадается Аня. Только ее противной рожи мне сейчас не хватало для полного счастья.

– С вами все хорошо?

– Отлично. Просто голова кружится, был тяжелый перелет.

– Может, вам присесть?

– Не нужно.

Возобновляю шаг и сжимаю кулаки, когда в спину прилетает ее фраза:

– Иван очень приятный молодой человек. Вам сильно повезло, – она улыбается, а мне хочется выцарапать ей глаза.

– До свидания. Теперь он полностью в твоем распоряжении, – отвечаю с ухмылкой.

…когда приземляюсь в Москве, телефон не включаю. Не хочу слушать нотации Кости.

– Соня, – вваливаюсь в подружкину квартиру без приглашения. Меня до сих пор трясет. Не понимаю, как я вообще смогла дойти сюда от машины и не сломать себе ноги на этих высоченных каблуках.

– Тата?

Комарова практически ловит меня в дверном проеме, помогая удержать равновесие.

– Что с тобой? На тебе лица нет.

– Пожалуйста, помоги мне, – вцепляюсь в ее плечи, – скажи мне, что все будет хорошо. Слышишь? Скажи мне это!

– Тише, тише.

Сонька гладит мою спину, крепко прижимая к себе.

– Что случилось, милая? Что произошло?

Отстраняюсь, шмыгаю носом, начиная стягивать сапоги, усевшись на пол.

Так больно. В ушах до сих пор его слова, они на репите… снова и снова.

– Изыди, – вожу рукой перед собой, словно хочу смахнуть его образ, что то и дело появляется перед глазами.

– Так, дамочка, давай-ка мы с тобой переместимся на кухню.

Соня упирает руки в бока, и мне приходится поднять свою задницу с прекрасного и такого мягкого коврика у двери.

– Рассказывай, – Сонька шумно выдыхает.

– Он ушел.

– В смысле? Он…

– Он меня бросил. Сказал, что так будет лучше. Кому? – взрываюсь, хлопая ладонью по столу. – Ненавижу его. Ненавижу.

– Тише. Может, все еще наладится?

– Ничего не наладится. Уже ничего не будет как раньше. Он даже в Москву не вернется. Понимаешь? Нужно ему позвонить, – хватаю телефон, – нужно просто позвонить и сказать, что я не согласна.

Сонька наблюдает за моими импульсивными телодвижениями, накапывая в стопку валерьянки.

– Выключен. И бабка его не берет. Зачем я вернулась? Нужно было остаться там. Я просто… просто растерялась.

– Так, давай ты выпьешь успокоительное и немного поспишь. Слышишь? Завтра будем решать уже по факту. А я пока схожу в магазин, куплю что-нибудь к чаю.

54

Иван.

За несколько часов до прилета Таты…

Я очнулся посреди ночи. В палате было темно. Даже не сразу понял, что пришел в сознание.

Голова не моя. И мысли в ней тоже чужие.

Я хорошо помню взрыв, потом канонаду выстрелов.

Тело пронзило адской болью, и я дернулся наяву, словно это случилось снова.

Знаю, что фантомные боли будут преследовать меня еще долго, как и воспоминания. Моменты, которые ты так