Только 19 сентября 1602 года принц Иоганн прибыл в столицу. Перед въездом в город принца встречал посол Михаил Татищев. Он держал под уздцы прекрасного коня со сплошной серебряной сбруей и с позолоченным, украшенным драгоценными каменьями оплечьем на шее. «Это подарок принцу Иоганну от царя Бориса», – сказал посол. На породистом скакуне принц въехал в русскую столицу, где его встречала конармия в десять тысяч всадников в парадной форме. Иоганна проводили в Китай-город и поместили в богатом огромном доме. Царь Борис с царевичем Федором внимательно наблюдали за торжественным въездом принца в центр города с кремлевской стены.

Через несколько дней, после отдыха гостей от долгого путешествия, Иоганн со свитой был приглашен на торжественный прием в Грановитую палату, где царь обнял принца как родного. Обнялись как родные царевич Федор с принцем. Во время пира в честь знатного жениха-гостя царь восседал на золотом троне, рядом с царем были Федор-царевич и Иоганн-принц, как будущий зять. Остальные гости сидели за столами вокруг, и каждый занимал место согласно своему чину в царстве-государстве. Принц был потрясен приемом в Кремле и роскошеством пира, который длился до ночи. Царь Борис трижды поднимал тост за здоровье датского принца. Где-то в глубине палаты кто-то из вельмож негромко, но ехидно икнул: «Три раза за здравие? Не многовато ли? Три раза взять на грудь, можно надорваться. Мы-то крепки на питие. А насчет принца ничего не знаем. Как бы его вперед ногами не вынесли от нашего веселого и лихого пития-зелья – сейчас или опосля, когда время придет еть…»

По окончании пира царь Борис и царевич Федор сняли с себя золотые цепи и возложили на хмельного и счастливого принца датского.

– Вот и породнились, – сказал царь.

– Почти породнились, – заметил царевич.

– Почти? – непонимающе посмотрел на сына Годунов. – Понял, не совсем, но почти… Предлагаю справить свадьбу после Рождества…

На том и порешили: в январе справить свадьбу царевны Ксении и принца Иоганна.

Самой же царевны-красавицы не было на знатном пиру, поскольку, по старинному русскому обычаю, невесте нельзя было видеть своего суженого аж до самой свадьбы. Но Ксения «из любопытства» не утерпела и «взглянула на суженого» из тайной «смотровой палаты», специально устроенной в Грановитой палате для царских особ женского пола. Царю и царевне заранее, до свадебного поезда в Москву, был выслан портрет принца в миниатюре. Но любопытны юницы-царевны, и живой хмельной датский принц Ксении понравился. Да и все современники в Русском царстве и в датском королевстве в один голос утверждали, что Иоганн был красивым, высоким, статным юношей, к тому же был умен, образован, обходителен. Чем не пара для продолжения великой династии Годуновых на десятилетия и столетия?

Перед отъездом всей семьей в Троице-Сергиеву лавру – молиться о счастье Ксении – отец пригласил дочь к себе в царскую палату для беседы с глазу на глаз.

– Ты не обратила внимания, дочка, на то, что я тебе женихов из заморских королей да принцев выбирал?

– Конечно, батюшка, обратила… – Ксения сидела рядом с отцом, склонив голову и обнимая его за плечи. – Ты же мне еще раньше объяснял, что интересы государства этого требуют и что мечтаешь об открытии первого московского университета с приездом сюда лучших иноземных профессоров…

– Правильно, дочка, породниться с каким-либо боярским, княжеским родом тоже было бы неплохо. Только передрались все видные рода князей и бояр после смертей последних Рюриковичей. А тут еще самозванцы объявляются, грозят царству… Много врагов у меня, родная касатка моя…

– Раньше ты не жаловался, – певучим красивым голосом сказала Ксения, – хотя я догадывалась… И матушка иногда туманно намекала на врагов рода Бельских и рода Годуновых…

– То, что я тебе сейчас скажу, очень важно для тебя, меня и для всей нашей семьи. Об этом я даже Федору никогда не скажу, потому что воспитывал с самого раннего возраста как будущего воина на стезе бесстрашного полководца… А тебе скажу, милая, только не хочу узреть твое смущение и непонимание… Договорились?…

– Договорились, батюшка…

– Давным-давно я выполнял особое, тайное поручение царя Ивана Васильевича о сношениях с королевским домом Лондона… Напуган был чем-то царь Иван, подозревал многих – близких и дальних… Так вот через свою женитьбу с принцессами-королевнами он хотел обеспечить себе запасной вариант отхода за границу…

– Бегства из Москвы?

– Считай так, если тебе так удобно, Ксения, – нетвердо пояснил Борис Федорович. – Это на дипломатическом языке называется гарантией политического убежища через матримониальный брак царских и королевских особ…

Ксения густо покраснела и, немного заикаясь от волнения, произнесла с интонацией жалости к этому жестокому опасному миру за кремлевскими стенами:

– Ты допускаешь, что мы вынуждены будем бежать?

– Во-первых, не бежать, во-вторых, не все мы отъедем, а только ты с Федором, если случится война с самозванцем, если случится нашествие… Но это на всякий «пожарный случай».

– А ты, отец?…

– Кому царь нужен за границей, если на родной земле никому не пригодился, – вздохнул Борис Федорович и крепко обнял дочь. – Не пригодился, несмотря на все царевы старания, несмотря на все добро, содеянное и замысленное ради процветания царства династии Годуновых…

– Не надо об этом, батюшка…

– Вот и я говорю, не надо… Но мы еще, дочка, поборемся, нас, Годуновых, не так просто сковырнуть из Кремля… И еще, чтобы тебя напоследок перед сном порадовать: не видя тебя живой и красивой, принц влюбился в тебя только по твоему портрету, который мы ему с послами выслали… – Он загадочно улыбнулся: – Мне он тоже понравился, красавец и большой умница… Пока к тебе ехал в свадебном поезде, нашему языку обучился… Я показал будущему зятю, что русские цари тоже не лыком шиты: он мне по-русски лопочет, а я ему, этак запросто, по-датски шпарю в ответ… Он аж глаза вытаращил, мол, у государя огромные языковые таланты. А я ему в ответ на могучем русском языке – что там таланты царя, знал бы ты, какие таланты у моей обожаемой царевны: не только языкам обучена, это само собой, но еще поет ангельским голосом, музыку и стихи сочиняет, рисует и вышивает золотом лучше всех в моем царстве…

– Я тебя очень люблю, батюшка…

– Если бы ты только знала, как я тебя люблю, любушка моя, Ксения – царевна, лебедь нежная…

На следующий день они все поехали на многодневное богомолье в Сергиеву лавру. Оттуда невеста послала жениху, по русскому обычаю, свой дар: богато убранное постельное белье, расшитое серебром и золотом…

Когда в Лавре зазвонил колокол «Лебедь», у Годунова неожиданно почернело в глазах от зловещего предчувствия: он ничего толком не знал об отравлении или другой напрасной смерти Феодосии, в честь которой был отлит колокол, но почему-то был уверен, принцу, да и ему лично, царю Борису, грозит угроза отравления…

Царь ничего не сказал Ксении о своих черных предчувствиях отравления ее жениха, но стал черен лицом, когда на обратном пути в Москву они все узнали о внезапной болезни принца, случившейся сразу после плотного обеда с какими-то диковинными напитками. Прибыв в Москву, Борис Федорович увидел у постели сонм иноземных лекарей, возглавляемых главным кремлевским врачом Габриэлем.