Текучим движением, словно был без костей, Тирман поднялся с кушетки.

– Пенеллаф, ты так сильно меня расстроила.

Похолодев до кончиков пальцев и стараясь дышать размеренно, я смотрела, как он пьет из бокала. Я знала, что должна тщательно подбирать слова. Наказания это не отменит, но может смягчить.

– Простите, что расстроила вас. Я…

– А ты вообще знаешь, чем меня расстроила?

У меня одеревенели мышцы на плечах, и я метнула взгляд от молчаливого лорда в угол кабинета, где у книжного шкафа стояли несколько тонких красновато-коричневых прутов. Их выломали из дерева, выросшего в Кровавом лесу. Я перевела взгляд обратно на лорда Мэзина. Он улыбался. Я начала думать, что он нажаловался герцогу, но если я ошибаюсь в своих предположениях, то только добавлю себе проблем.

И лорд Мэзин знал это. Он смотрел на меня, не выдавая ни малейшего намека на свою роль в происходящем, даже если это всего лишь роль зрителя. Он редко говорил, когда присутствовал на таких уроках. Хотя обычно я радовалась его молчанию, сейчас оно только усилило мою тревогу.

Я заставила себя вымолвить следующие слова, хотя они и прозвучали неискренне.

– Нет, но что бы это ни было, я виновата. Вы никогда не расстраиваетесь без причины.

Что было неправдой.

Случалось, что герцога расстраивала моя походка или то, как я режу еду за ужином. Я уверена, его может оскорбить даже количество моих вдохов в минуту.

– Ты права. Я не расстраиваюсь без причины, – согласился он. – Но на этот раз меня потрясло то, что мне сказали.

У меня перевернулся желудок, а на лбу выступил пот. Боги милостивые, неужели он узнал о «Красной жемчужине»?

Я боялась, что Хоук что-то скажет, была одержима и подавлена этой идеей, хотя в глубине души мне не хотелось в это верить. Предательство имело вкус испорченной еды. Скорее всего, Хоук понятия не имел, зачем ведет меня в этот кабинет, но он должен был знать, что будут последствия. Разве нет? Наверное, он решил, что меня ждет всего лишь суровый выговор. Я же не кто-нибудь, а Дева. Избранная.

И просто получу нагоняй.

Сомневаюсь, что Хоук подозревает, насколько… ненормальны уроки герцога.

Тирман шагнул ко мне, и все мои мышцы напряглись.

– Сними вуаль, Пенеллаф.

Я колебалась всего несколько мгновений, хотя не было ничего необычного в том, что герцог или герцогиня просили об этом. Им не нравилось разговаривать с половиной лица. Я не винила их. Но герцог обычно не заставлял меня открывать лицо в присутствии лорда Мэзина.

– Не испытывай мое терпение. – Он крепче сжал бокал.

– Простите, но мы… мы не одни, а боги запрещают мне показывать лицо, – сказала я, прекрасно зная, что делала это раньше, но в совершенно иных ситуациях.

– Сегодня боги не найдут в этом вины, – оборвал герцог.

Ну конечно нет.

Я подняла руки, стараясь, чтобы они не дрожали, и расстегнула изящные застежки возле ушей. Потупив глаза, как нравилось герцогу, я сняла вуаль. Мои волосы были собраны в простой узел на затылке; открытые щеки и лоб покалывало. Тирман забрал у меня вуаль и отбросил в сторону. Я сложила руки и стала ждать. Я терпеть это не могла.

Но ждала.

– Подними глаза, – негромко потребовал герцог.

Я подчинилась. Его черные как смоль глаза ощупывали мое лицо, дюйм за дюймом, не упуская ничего, даже медного локона, который щекотал мне висок. Это изучение длилось целую вечность.

– С каждым разом, как я тебя вижу, ты становишься все красивее.

– Спасибо, ваша милость, – пробормотала я, стараясь не выдать отвращения. Я знала, что будет дальше.

Кончики его пальцев прижались к коже под моим подбородком. Он повернул мою голову налево, а потом направо, и цокнул языком.

– Как жаль.

В самом деле жаль.

Я ничего не ответила и сосредоточилась на большой картине маслом, изображающей храмы и коленопреклоненных женщин в вуалях перед существом настолько ярким, что оно соперничало с луной.

– Что ты думаешь, Бран? – спросил герцог лорда.

– Как ты и сказал, очень жаль.

Мне было плевать, что думает этот засранец лорд Мэзин.

– Другие шрамы легко спрятать, но эти? – Герцог вздохнул почти сочувственно. – Наступит время, когда не будет вуали, чтобы спрятать эти достойные сожаления изъяны.

Я сглотнула, подавляя желание отшатнуться, когда он убрал пальцы с подбородка и провел ими по двум рваным шрамам, которые тянулись вниз от левого виска, едва не задевали глаз и заканчивались около носа.

– Знаешь, что сказал ее новый телохранитель?

Лорд не ответил, но я решила, что он отрицательно качает головой.

– Он назвал ее прекрасной, – ответил герцог. – Половина ее лица в самом деле изумительна. – Он сделал паузу. – Ты так похожа на свою мать.

Я потрясенно уставилась на него. Он знал мою мать? Раньше он никогда об этом не говорил.

– Вы ее знали?

Он встретился со мной взглядом. Так трудно смотреть в эту бездонную черноту.

– Да. Она была… особенной.

Не успела я задать вопрос, как он продолжил:

– Ты понимаешь, что телохранитель не стал бы говорить иначе? Он не сказал бы правду.

Я дернулась. В груди образовалась пустота.

Заметив эту реакцию, герцог опять улыбнулся.

– Полагаю, это небольшая милость. Вред, причиненный твоему лицу, мог быть гораздо хуже.

Я могла бы потерять глаз или, что еще хуже, погибнуть.

Но я этого не сказала.

Я опять перевела взгляд на картину, удивляясь тому, что его слова по-прежнему жалят, даже спустя столько лет. Когда я была юной, они ранили, и очень глубоко, но в последние пару лет осталось лишь тупое смирение. Шрамы – то, что я не могу изменить. Я это знала. Но сегодня слова герцога ранили так же, как когда мне было тринадцать.

– У тебя такие прекрасные глаза. – Он убрал пальцы и прижал один к моей нижней губе. – И такие красиво очерченные губы.

Он замолчал, и, клянусь, его взгляд опустился ниже.

– Большинство сочтут твое тело привлекательным.

Желчь поднялась в горле и расползлась по коже тысячей пауков. Только усилием воли я заставила себя стоять неподвижно.

– Для некоторых мужчин этого будет достаточно. – Тирман провел пальцем по моей нижней губе и опустил руку. – Сегодня утром меня навещала жрица Аналия.

Погодите. Что?

Мое сердце замедлилось, и меня охватило замешательство. Жрица? А она что могла про меня наговорить?