— Все было нормально. — Его глаза впервые потеплели, а руки снова потянулись к ней. — Так ты и правда не помнишь, что я говорил тебе вчера?..

— Нет!

— Я говорил тебе вчера, малыш, что убью тебя!

Оп-па!.. Ни себе, что называется, чего!!!

Шурочка, забыв о похмельном синдроме, подскочила на кровати. Сложила ноги по-татарски, не заботясь о том, что совершенно голая, и уставилась на него, по-птичьи склонив голову к плечу.

— Мне плевать, кто там на тебя нацелился, малыш. — Теперь Гена смотрел на нее безотрывно, жадно оглядывая всю и не пропуская ни сантиметра ее молодого смуглого тела. — Что там за бизнесмены, компьютерщики или еще кто, знать не желаю! Живой… В таком вот виде. — Тут он положил на ее колени свои ладони и потянул на себя. — Тебя никто не получит.

— А как?

Шитина была поражена в самое сердце. Это что же такое намечалось: ревность? А как же гнусное нытье о том, что оставит ее сразу, как только!.. И ни минуты, и ни за что рядом!.. И только пускай посмеет!..

— По кускам, малыш! Так этим бекасам можешь и передать. — Он оставил на время в покое ее колени и начал стаскивать с себя футболку, недвусмысленно давая ей понять, чем собирается теперь заниматься.

Шурочка ничуть не была против.

Чего уж кривить душой перед самой собой: она скучала по нему. Скучала, и любила, и ненавидела, и проклинала, но хотела почти всегда. Он был ее. И он был такой один для нее: стремительный, горячий, не отягощенный комплексами. И это ее устраивало. Как показало время, не ее одну. Муж с годами оказался очень востребованным.

— Мерзавец! — Шурочка больно шлепнула его по губам, когда он, обняв ее крепко, уложил на себя. — Ненавижу тебя! Ненавижу!!!

— Пускай, Сашок! Ненавидеть можешь, уйти — никогда! Не пущу, так и знай. — Сильные пальцы забыто тискали, мяли, гладили, губы терзали и повторяли без конца:

— Никому не отдам. Так и передай там, наверху! Не дождутся! Чтобы я тебя кому-то… Никогда! Только моя, малыш… Моя…

Плакала Верочкина уверенность, не могла не констатировать Шурочка, отдаваясь снова и снова своему наскучавшемуся супругу.

А он тоже хорош! Наговорил ей, наобещал, а Колобку теперь маяться в надеждах.

Нет, ну та-то тоже!.. Не успев устроить личную жизнь сопернице, поспешила разрушить ее теперешнюю, пусть и не блестящую. Поторопилась…

Ну, да ладно, это Верочкины проблемы. Лишь бы помогла ей сведениями о Веронике разжиться. Времени попросила пару дней. Пускай так. А пока Колобок будет свою ванильную мечту воплощать, Шура займется соседками Верещагиной, якобы безвинно и не ко времени почившими. Может, оно и так, но проверить-то надо.

Валера Сохин так ему и не позвонил. Степан прождал почти полдня. Терпеливо ждал, все время косился в сторону молчаливого мобильника и ждал. А потом все же не выдержал и позвонил сам.

— Привет, — ответил ему Валера, без особой, правда, радости. — Как дела?

— Терпимо, — поспешил с ответом Степан, закрываясь на кухне.

Верещагина только что, пряча от него пылающее лицо, прошмыгнула в ванную. И затихла там за дверью. То ли подслушивала, то ли себя в зеркале рассматривала. Станет теперь ныть наверняка. Волос хоть и немного, но состригли. Йодом до самой скулы весь висок вымазали. Синяк еще на щеке обозначился, наверное, при падении случился. А там как знать, может, и от удара.

Усевшись спиной к окну, чтобы контролировать дверь кухни, Степан приглушенно заговорил:

— Слушай, Валер, ну что там с этой машиной? Помнишь, я тебя просил вчера?

— Да помню я, Степа, конечно, помню, только… — Сохин отчетливо вздохнул с явной печалью. — Дрянь какая-то получается, знаешь. Молчанка сплошная. Машина эта-значится за Воротниковым Игорем. Парень одно время работал в органах. Сейчас вроде бы частным сыском занимается. Но чую я, помогает ребятам и до сих пор. Одно время на «норушках» работал. В этом ему, говорят, равных не было. Потом из органов ушел. Но связи с бывшими коллегами не теряет. А раз помогает, сведениями со мной делиться о нем никто не захотел. Мягко говоря, отмалчивались. Грубо говоря, посылали. Так что подробностей, кроме домашнего адреса… Уж извини, Степа! Чем могу…

— Диктуй.

Степан засуетился. Потащил откуда-то с полки лист бумаги. Тут же схватил подвесную авторучку. Она вырвалась из пальцев и принялась выделывать в воздухе акробатические кульбиты на длинном пружинистом шнурке.

— Диктуй, Валера, — повторил Степа и, поймав авторучку, начал быстро записывать. — А контора его где расположена? Ага, пишу…

— Слушай, а что он тебе, Игорь этот? — промямлил Сохин настороженно и вдруг забеспокоился, забеспокоился. — Если что, я ни при чем, Степ! Ваши дела — это ваши дела. Что он тебе?

— Как считаешь, он может на больших ребят работать? — ответил вопросом на вопрос Степан, уловив какое-то движение за дверью ванной, и кажется, даже всхлип.

— На крутых?! Да ты что?! Не станет он! Точно не станет! — проявил чудеса осведомленности вроде бы не осведомленный Валера.

— Ладно, спасибо, Валер. — Степан простился и прислушался.

Точно, в ванной и действительно всхлипывали.

Начинается! Теперь начнет лицо от него прятать, реветь и проклинать невезение, превратившее ее в уродину. Ну, это не он, конечно же, так думал. Это она так будет причитать. Он-то лично всем доволен. Абсолютно! И даже где-то в самой глубине самых порочных отсеков своей души был немного благодарен тому, кто сделал ее слабой и такой вот беззащитной. А сделав слабой, перепоручил ему. Крохотную капельку совсем… Может, даже и кощунственно было так думать, но Степа был ему благодарен.

Не случись с ней такого, кто знает, как бы между ними все пошло дальше. Вот вернулась бы с дачи, взяла да и съехала бы через день-другой. А что?! Запросто съехала бы. Либо дела ее утряслись сами собой. Либо телохранитель какой-нибудь выискался. Вот и Кирюха был не прочь. Тот еще ходок…

А так ведь все просто замечательно получилось. Просто.., волшебно даже. Он уснуть не мог из-за этого до самого утра, как все у них здорово получилось. Таня давно спала, уткнувшись ему в плечо перебинтованным лбом. А он не мог. Легонечко поглаживал ее, укрывал одеялом, иногда целовал, когда дотягивался, и все думал и думал. Обо всем думал.

И о том, как здорово у них все получилось только что. Без стеснения, без фальшивых усилий и ненужных киношных прелюдий, так обожаемых барышнями и приветствуемых сексопатологами.

И о том, как здорово, что не пришлось говорить ему ничего ни о своих чувствах, ни о планах на ее счет, не хвалить и не подбадривать. Все случилось как-то быстро, само собой. Вроде бы все уже и подразумевалось давно, только ждало своего логического завершения.

Она ничего не просила, он ничего не обещал. Здорово все было…