Но так же, как ему пришлось смириться с тем, что Дина курит сигары, он смирился и с тем, что она после приезда в Рейнснес продолжала стрелять из ружья.

Ружье было короткое, с узким дулом. С простым, примитивным замком, что требовало от стрелка большой ловкости.

Дина быстро постигла все хитрости. Ее руки и глаз были в ладу с ружьем. С порохом она обращалась так же ловко и точно, как с цифрами.

Медведя, которого видел брат Стине, видели и другие. Должно быть, он направлялся куда-то через горы. Было не похоже, что он собирался залечь в берлогу. Шатун. Не очень большой. Но лапа у него была достаточно увесистая, чтобы забить двух овец, которые не вернулись осенью с горных пастбищ.

Однажды вечером Дина пришла к Фоме в людскую. Она подгадала, чтобы он был один.

— Фома, завтра утром мы с тобой идем на охоту! Надо взять того медведя, что шатается тут в окрестностях! — сказала она.

— Да, я уж думал об этом. Только тебе нельзя идти на медведя. Я возьму с собой кого-нибудь из парней.

— Тс-с! — шикнула на него Дина. — Не говори никому, куда мы пойдем! Это наш медведь! Слышишь, Фома? Скажем, что идем смотреть силки.

Наступило молчание.

Фома принял решение. Кивнул. Он пойдет на медведя, только чтобы пробыть с ней несколько часов. С рассвета до сумерек.

Они приготовили силки. Фома спрятал ружье в свой мешок.

Силки они ставили не очень далеко от усадьбы, куропаток в том году было видимо-невидимо. Потом они присели на опушке и как будто не торопились идти дальше.

Снег выпал рано. Но все-таки его было еще недостаточно, чтобы идти на лыжах по неровной, каменистой местности. Им предстоял трудный путь по снегу, но они не говорили об этом.

Куропатки еще не линяли и были хорошо видны на белом снегу.

Наконец они отправились искать медведя.

Дина шла, слегка подавшись вперед и шаря глазами между деревьями. Фома с заряженным ружьем шел впереди.

Несколько часов они бродили по тому месту, где медведя видели в последний раз. Но не нашли даже его следов. В конце концов им пришлось повернуть назад, начало смеркаться. Оба устали. Фому грызла досада.

Они вернулись к своим силкам, чтобы принести домой хотя бы эту добычу.

Фома освободил пойманных куропаток и повесил их себе на пояс.

Одна из птиц, пытаясь вырваться на свободу, почти оторвала себе крыло. Искристый снег впитал красные капли. Другая была еще жива. Два круглых горящих уголька мигнули им, пока Фома не свернул куропатке голову. Болота были покрыты инеем. От дыхания Дины и Фомы шел пар.

Они еще не оставили надежду встретить медведя, хотя уже изрядно спустились с горы. Они шли прежним путем. На некотором расстоянии друг от друга.

В капкане, поставленном на лисицу, они нашли зайца. У зайца была повреждена задняя лапа. И все-таки он бросился наутек, как только Дина вытащила его из капкана. Мелькнул между березами и скрылся за кочкой. Они кинулись за ним. Нашла зайца Дина.

Она схватила палку и хотела ударить его по голове, но промахнулась и вытянула зайца по спине.

Заяц вздрогнул и на трех лапах снова бросился наутек. Потом повернулся и посмотрел на Дину. Всхлипнул, как годовалый ребенок. И пополз к ней на передних лапах, таща за собой неподвижное туловище. Он плакал, и снег вокруг него становился красным.

— Убей его! — крикнул Фома, когда заяц подполз к ее ногам.

Дина показала на зайца. Глаза его уже подернулись смертью.

Я Дина. Я стою в прачечной в Фагернессете; пар не в состоянии задушить крик Ертрюд. Он рвется наружу. Поет в окне. Дрожит на лицах. Звенит кусочками льда в бочке с водой. От крика и пара весь мир сделался бело-розовым. Ертрюд медленно, как от шелухи, очищается от самой себя. Рывками, с силой.

— Убей его! — снова крикнул Фома.

Она обернулась и посмотрела на него, словно не понимая, что он здесь делает. Губы искривила усмешка.

Впервые сила была на его стороне. Он зарядил ружье и выстрелил. Выстрел подбросил зайца с земли. Голова и маленькое туловище перевернулись у них перед глазами.

Потом заяц затих. Между Диной и Фомой стоял запах пороха. Дина отвернулась. На снегу среди красных пятен валялись пучки белого меха. Фома повесил ружье на плечо. Терпкий дух крови щипал ноздри.

Дина снова повернулась к Фоме и увидела, что он за ней наблюдает. С понимающей улыбкой.

Тогда она прыгнула на него, как рысь на крупную дичь.

Наст грохнул под упавшими на него людьми.

Они покатились по земле, Дина срывала с него одежду, укусила в шею. Фома не сразу опомнился и начал защищаться. Оба тяжело дышали.

Наконец он покорно затих под ней. Она сдернула с него штаны, и его детородный орган ощутил холод ее рук, она бормотала слова, которых он не понимал. По лицу у него прошла гримаса боли, он весь сжался. Потом закрыл глаза и спрятал боль в себе.

Его пылающая, отвердевшая плоть рванулась ей навстречу. Дина запуталась в своей одежде. В конце концов она схватила его охотничий нож и рассекла ткань.

Фома вздрогнул, когда блеснула сталь. Но Дина уже тяжело сидела на нем, приняв его в себя. И бешено понеслась.

Она приподнималась на коленях и, чуть не рыча, всей тяжестью падала на него обратно.

Он ощущал, как жар ее лона обволакивает его целиком. Иногда между ними проникал холодный воздух. Ледяные иглы прокалывали Фому насквозь.

Его окровавленные руки крепко держали ее бедра.

Волосы, словно темный лес, скрывали лицо Дины. Вечернее небо глянуло Фоме в глаза, когда он один раз попытался увидеть ее лицо. Разорванный заяц был красно-белым свидетелем этой сцены.

Когда все было кончено, Дина тяжело рухнула на Фому.

Постепенно лицо у нее стало мокрым. На шею ему капали слезы. Он не шевелился. Пока она не всхлипнула. Тогда он откинул с ее лица волосы и увидел один глаз.

Полынья.

Он приподнялся на локте и губами дотянулся до ее лба. Наконец не выдержал и он. Снег под ними растаял, Фома был весь мокрый, неожиданно со всех сторон его сжал холод.

Дрожь Фомы передалась Дине. Солнце уже давно опустилось за горы. Наст ледяными иглами колол ладони.

Они поднялись и, взявшись за руки, пошли домой. Так и шли, пока вдали не показались дома, теперь их могли увидеть. Их руки разжались. Они молчали.

Фома нес куропаток. Дина — ружье. Дуло спокойно смотрело в землю и раскачивалось в такт шагам.

Уже на усадьбе Фома, кашлянув, сказал, что лучше бы им попалась лиса-крестовка. В прошлом году он убил такую лису. И продал русскому купцу за хорошие деньги. Десять талеров — неплохой заработок.