Он стоял до тех пор, пока его не подзывали к кровати и тяжелая рука не ложилась ему на голову.

Веселые глаза встречали его взгляд. Тогда Вениамин улыбался. Он был преисполнен ожидания.

Старый человек кашлял, сосал трубку и, положив мазок-другой, начинал рассказывать.

Вениамин любил, когда Педро лежал в кровати. Тогда его легко было найти.

Да и Дина не могла украсть его у Вениамина. Дина боялась комнат с больными.

Педро уехал в сентябре на другой год после приезда. На пароходе.

Один гудок парохода, и Педро не стало. Не стало его кожаной шляпы и жилетки, красок и плетеной корзины. И глиняного сосуда с краником, в котором у него был ром. В погребе Рейнснеса глиняный сосуд наполнили до самого верха. Это было Педро на дорогу.

Я Дина. Все уезжают. Уехал «Ребенок, заглушающий горе музыкой». Я сняла Ертрюд со стены. Ее глаза уехали. Я не могу смотреть на картину без глаз. Горе — это картины, которых человек не видит, но тем не менее должен носить в себе.

Поднимается ли тростник без влаги? растет ли камыш без воды?

Еще он в свежести своей, и не срезан, а прежде всякой травы засыхает.

Книга Иова, 8:11, 12

Дети любят тайком сбегать и прятаться на сеновале.

Фома подбирал все крохи, не давая пропасть ни одной. Он жил одиноким среди работников, с которыми у него не было ничего общего.

Но он получал свое. И в страду работал за двоих. Как будто хотел показать ей, чего он стоит. Он неутомимо показывал ей это. Весну за весной. Прогулку за прогулкой. Страду за страдой.

Постепенно на Фому легла ответственность за все, что касалось полевых работ, животных, хлева и конюшни. Старый скотник стал лишним. Эта ответственность легла на Фому с благословения Дины.

И ему снились сны. Снилась Дина и лошадь, которая тащила оглобли без саней с привязанным к ним хозяином. Ему снилась его совесть.

После таких снов у Вороного несколько дней были глаза Иакова. Глаза спрашивали о Вениамине. И Фоме казалось, что вся вина лежит теперь на нем.

Когда Дина подолгу не замечала его, ему чудился запах ведьмы, если она случайно проходила мимо. Он сравнивал ее с более красивыми девушками, у которых были тонкие запястья и застенчивые глаза.

Но тут приходили сны и разрушали воздвигнутую им крепость. Он ощущал рядом с собой ее большое, тяжелое тело. Оно было так близко, что он мог спрятать лицо у нее между грудями.

Всякий раз, когда он слышал, как она часами ходит по пакгаузу, его охватывало чувство, похожее на нежность.

Однажды он прокрался на причал и окликнул ее. Но она гневно прогнала его прочь. Так отсылают надоедливого конюха.

Стоило Фоме увидеть Вениамина, как он начинал внимательно изучать его черты. Краски. Движения. Кто отец Вениамина? Иаков?

Это стало наваждением. Мысль о Вениамине заглушала все остальные. Он смотрел на светлые глаза и темные волосы мальчика. Это, конечно, от Дины. Ну а все остальное?

Одно было точно: этот мальчик никогда не будет таким же высоким и крупным, как Иаков и Дина.

Но ведь и Юхан невысокий. А он сын Иакова…

Фома часто звал Вениамина в конюшню. Завоевал его доверие. Стал для него необходимым. Научил не бояться Вороного — ведь Вороной охранял Вениамина, когда тот появился на свет.

Вениамин часто прибегал смотреть на лошадей. Потому что в конюшне был Фома.

Дина упорно трудилась, чтобы найти исчезнувшие цифры. Цифры не исчезают сами собой, как слова. Они всегда где-то скрываются, только их трудно сразу обнаружить.

Цифры все равно что ягнята, заблудившиеся в горах. Но где-то они все равно есть. В том или ином виде. И Нильс выдаст их, так или иначе. Рано или поздно. Все бездомные цифры хранятся у него.

Дина перестала спрашивать его о цифрах. Но ее ястребиные глаза продолжали искать их. В старых накладных и бухгалтерских книгах.

Она проверила все личные приобретения Нильса. И те, за которые он платил наличными, и те, которые, по-видимому, получил бесплатно.

До сих пор она не обнаружила отсутствия хотя бы одной квитанции. Нильс на одежду тратил удивительно мало денег. Он жил по-спартански, как монах. У него были серебряная табакерка и трость с серебряным набалдашником. Но то и другое он получил в подарок от Ингеборг задолго до появления Дины.

И все-таки Дина не сдавалась.

Словно не деньги, а охота и цифры сами по себе представляли ценность.

Счетовод, которого Дина приглашала из Тромсё после смерти Иакова, посвятил ее в простейшие тайны бухгалтерии.

Постепенно она добилась своего. Нильс вел дела, она его контролировала.

Так продолжалось некоторое время, пока Дина не заинтересовалась складами. Не только товарами, которые закупались для снаряжения судов и поездок в Берген, но и теми, что приобретались для продажи в лавке.

В накладных стали появляться изящные цифры, написанные рукой Дины. Большие, с наклоном влево и с завитушками. Подделать их было невозможно.

Дина определяла необходимое количество муки и соли, патоки и водки. Мелочи для домашнего обихода. И крупное снаряжение — пеньковые канаты и рыболовецкие снасти, как для собственных нужд, так и для арендаторов.

Теперь Андерс приходил к Дине со своими расчетами, в которых было указано все необходимое для судов и команды. А это и было больное место в отношениях между братьями.

Нильс старался не показываться в конторе в те дни, когда там бывала Дина.

Однажды он неожиданно застал ее за письменным столом.

— Тебе уже пора взять всю бухгалтерию на себя, — мрачно сказал он.

— А чем тогда будешь заниматься ты, дорогой Нильс? — спросила Дина.

— Буду закупать товар для лавки и помогать там приказчику, — быстро ответил он, словно этот ответ уже давно был у него наготове.

— Какой из тебя помощник! Нет, ты не тот человек! — Дина захлопнула папку с накладными. Потом передумала и со вздохом снова раскрыла ее. — Я понимаю, что ты обижен. И уже давно. По-моему, тебе надо…

— Что же мне надо?

— Новая служанка на кухне жаловалась, что ты норовишь потискать ее, когда она застилает постели и прибирает в комнатах.

Нильс смотрел в сторону. Он разозлился, и лицо у него помрачнело.

— Тебе, Нильс, надо жениться, — медленно сказала Дина.

Нильса как черт дернул. Он вдруг осмелел, что случалось крайне редко:

— Как прикажешь тебя понимать? Ты делаешь мне предложение?

Он с презрением смотрел ей в глаза.

Она ошарашенно подняла голову. Потом у нее на губах появилось отдаленное подобие улыбки.