Калинин согласился.

Выбор был прост и печален. Своих людей Калинин спас. Их хотя и взяли в плен, но не расстреляли. А вот собственную жизнь генерал, увы, не выторговал. Да и не торговался.

Все было просто и печально.

Стена электростанции.

Строй из десяти человек.

Короткие отрывистые команды.

И – слаженный залп.

Калинину было намного легче умереть, чем жить побежденным. Тем более побежденным человеком, к которому он всегда относился с отвращением.

* * *

Логинов был доволен и счастлив.

Взяв Ковальск, он получил огромные плюсы. Нет, не в карму. В карман.

Он захватил склады, заводы и фабрики по производству оружия.

Он перерезал пути снабжения Звенигорода хлебом. Не все, но часть, и это уже было приятно.

Он захватил золотой запас, который хранился в Ковальске. Личный Калинина, ну и там еще всяких было по мелочи… так, около ста миллионов золотом.

А про восстания, которые начали вспыхивать в оккупированных освобожденцами городах и селах, и упоминать не стоило. Так, приятное дополнение к основному блюду.

Логинов был счастлив.

Валежный потирал руки.

Яна троекратно прокричала «Ура!» и подписала приказ о награждении генерала Логинова орденом. А заодно и о даровании ему пяти процентов от захваченной суммы. Валежный был против, но Яна посчитала это правильным. И не прогадала.

Получив в свое распоряжение пять миллионов, Логинов решил, что надо делиться. И примерно два миллиона золотом разошлись по участникам похода.

Оставшиеся деньги тоже нашли свое применение. Но это уже совсем другая история.

Яна, Русина

Валежного Яна последнее время просто не видела.

Изюмского тоже.

Это так просто сказать: войско отправилось в поход. В исторических книгах пишут… и совершенно не понимают иногда, как это сложно организовать.

Проверить, расставить всех по своим местам, организовать, еще раз проверить…

Из рассказов мужчин на кордоне Яна твердо вынесла правило: человека надо контролировать. И за любыми подчиненными должен быть тройной контроль.

Сказал – проверь. Или не так сработали, или не так поняли, или вообще забыли и забили.

Записали – проверь. Или записали не то, или не так, или потеряли записи.

Сделали – тоже проверь. Есть большая вероятность, что сделано не то, не там или не так. Крупная такая вероятность.

Вот Валежный и проверял. На этот марш было поставлено практически все, что есть. А потому…

Понятно, косяки будут. Но они не должны стать той соломинкой, что сломает спину верблюду.

Яне оставалось сидеть и заниматься представительской частью работы. Скучать?

Вздохнуть бы!

Увы, ей досталось именно то, что она ненавидела всю свою сознательную жизнь. Дипломатия. Прослышав и о наличии императрицы, и о выборе мужа… вот именно оно и началось. Яна ругалась, плевалась и сожалела, что нельзя вернуться в свой мир. А там…

Она взяла бы парочку ведущих ток-шоу – и придавила. Насмерть! Танком!!!

Красиво смотрится на телеэкране? У вас есть выбор из трех или там пяти женихов, у вас есть выбор невест…

А в жизни?

Это ж рехнешься!

И идут, и идут… и слова в простоте не скажут, правда, напрямую не сватаются, но штук двадцать признаний в любви Яна уже получила. И каждому влюбленному раздала «домашнее задание».

Кому одно, кому второе… а что? Пусть с паразитов хоть польза будет. Одного, самого непонятливого, и вообще пришлось… да нет! Не убивать же идиота, который считает себя самым неотразимым! Яна даже рук пачкать не стала, попросила, чтобы его вывели, окатили парой ведер колодезной водички и никогда больше не пускали. А то ишь, разгорячился!

Любовь-морковь… да кого там твоя романтика волнует, болезный!

Император должен уметь командовать страной. Иначе см. Петер Воронов и его личный песец. Пока ничего интересного (даже не кого – чего) Яне попросту не попалось. Увы.

Бог бы с ней, с внешностью, но ведь и все остальное никуда не годилось! Яне плевать было на родословную – она себе не пуделя выбирает. Ее не интересовали заслуги предков – она не агроном, чтобы все лучшее в земле искать. А личные заслуги…

Да не против она! Но не попадалось ей подходящего человека. Ей бы Наполеона Бонапарта, но – увы. Где-то он шлялся, так и не снимая сапог.

А люди шли…

Матушка-императрица, заступись.

Матушка-императрица, не попусти…

Матушка-императрица, все ведь будет хорошо, правда?!

А что им могла сказать Яна? Только стискивать зубы покрепче. Ребята, я не ваша выигрышная карта, я помру через несколько месяцев (Хелла, я, кажется, тебе даже благодарна за это?), я просто ищу, на чьи плечи скинуть вас всех, а так мне ваша Русина…

И все же…

Нет!

Не безразлична!

Русина – это не просто пятно на географической карте.

Это умирающий у нее на руках Петер. Это Ида, которую она тащила на себе, стиснув зубы, лечила, учила. Это Прасковья, крестьянка, которая так боялась за своих детей. Это зеленые глаза жома Тигра, это ручки Мишки и Машки, которые цепляются за ее шею, отчаянные глаза их матери… Это кровь убитых бандитов на снегу и бледное, решительное лицо Топыча, это плач и смех ее сына.

Это… родина?

Нет.

Тот, кто родился в России, может быть только русским. Хоть ты паспортами со всех сторон обляпайся и десять стран поменяй. Все равно, это в крови и костях. Русь, словно… словно эритроциты. Можно избавиться от них только после смерти.

Русина не станет никогда Россией. У нее будет своя дорога, свои ошибки, взлеты и падения, но она могла бы стать родным домом для Яны. Могла бы.

Те же леса, поля, березки.

Главное – люди, с которыми ее связали ниточки дорог и капли крови. Ее родные и близкие.

Но Яна умирает. Выбора у нее нет. А люди, которые глядят на нее с надеждой, – есть. И словно прижигают ее этими взглядами. Словно клеймо ставят.

Больно. Внутри больно. Там, где живет душа.

Появление Валежного с опрокинутым, иначе и не скажешь, лицом, Яна восприняла почти с облегчением.

Если что-то случилось и она где-то нужна… есть шанс избавиться от всех гостей! А было их немало.

Купцы, фабриканты, торы и жомы, благородные и простонародье – все шли к Яне.

Увидеть, поговорить… ладно, хоть пару слов от императрицы услышать, свое прошение отдать… И надо слушать, принимать, быть любезной… они ведь не просто так, они убедиться хотят, что царь – настоящий. Не прогонишь, даже не рявкнешь от всей души.