– Закон трех отрицаний? – уточнила Настя. –Не делай, не говори и не думай ничего, если тебя об этом не просят?

– Да-да. А как ты его назвала? – переспросилДюжин. – Законом трех отрицаний? Интересно. Теперь следующий закон…Слушай, может, ты запишешь? А то я тебе столько всего рассказываю, ведьзабудешь же половину.

– Ничего, я запомню, у меня память хорошая.

– Ну смотри, потом не жалуйся. Следующий закон: почитайсвоих родителей, учителей и старших.

– Так это же одна из десяти заповедей, –разочарованно протянула она. А ей-то казалось, что сейчас Паша скажет что-тоневероятное, новое, неожиданное…

– А заповеди что, по-твоему, ерунда на постноммасле? – обиделся он.

– Нет, не ерунда, конечно, но я думала… Впрочем,неважно. Рассказывай дальше.

– Нет, дальше еще рано, надо остановиться на этомзаконе, тем более речь идет о твоем начальнике. Каждый человек, с которым тыимеешь дело, в чем-то становится твоим учителем. В том числе и начальник, дажеесли ты его не любишь. Но ситуация, которая у тебя с ним сложилась, заставилатебя сегодня о чем-то задуматься, что-то понять. Ты чему-то уже научилась и ещенаучишься благодаря ему. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – тихо ответила она.

– Ты должна научиться его уважать. Относиться к нему спочтением и благодарностью хотя бы за то, что сегодня думаешь о своих проблемахи пытаешься их решать. А наверняка есть еще множество поводов уважать его. Ведьесть, я прав?

– Есть, – согласилась она.

Конечно, есть. Каким бы ни был ненавистный Афоня, но онхороший профессионал.

– Значит, твой урок по этому космическому закону –научиться видеть в каждом человеке своего учителя и почитать его. И последнеена сегодня. Но сначала вопрос.

– Какой?

– Когда в этом году деревья зазеленели?

– Что?!

Насте показалось, что она ослышалась. При чем тут деревья? Икакая разница, когда они зазеленели? Или он проверяет ее наблюдательность? Ипри чем тут космические законы?

– Паш, я не понимаю… Какая связь?

– Да самая простая. Ты ответишь на вопрос?

– Нет, я не помню точно. Наверное, в конце мая, какобычно.

– В этом году, Настюша, к концу апреля все деревьястояли, покрытые сочной зеленью. Не зеленой дымкой, а полноценной густойлиствой. Лето наступило на месяц раньше, чем обычно. Природа подарила нам целыйдополнительный месяц лета. А ты и не заметила.

– Не заметила, – покаянно призналась Настя. –И что из этого следует?

– Из этого следует, что нужно быть благодарным всему,что нас окружает и с нами происходит. И тому, что был еще один летний месяц. Итому, что ты сломала ногу, потому что благодаря этому ты начала копаться всебе. И тому, что вчера похолодало, потому что иначе я сегодня не приехал бы имы бы не поговорили. И тому, что твои родители встретились, и в результатепоявилась ты. Всему, понимаешь? Это не так легко, как ты думаешь, особенно притвоей работе. Сейчас тебе кажется, что это все ерунда, а вот попробуй-ка бытьблагодарной тому, что происходит, когда видишь убитого человека. И не толькоубитого человека, но и убитых горем его родных. И отвратительного, жестокого,порой в дымину пьяного убийцу. Как же благодарить судьбу за то, что онадопускает такое?

– Да, Паша, тут с благодарностью, пожалуй, не выйдет.

– Выйдет, – убежденно ответил он. – Твоязадача – научиться находить повод для благодарности во всем без исключения. Этотрудно, на это могут уйти не то что месяцы – годы. Но научиться нужно.

– А дальше?

Дюжин взглянул на часы и поднялся:

– На сегодня все, Настюша. И так я на тебя целый ворохинформации вывалил, боюсь, ты и его-то не одолеешь. Нельзя перекармливать, тыосвой то, что я тебе рассказал, обдумай как следует, а в следующий раз ещепоговорим.

Вслед за Павлом Настя доковыляла до входной двери. По домуона уже пыталась ходить без палки, и хотя было больно, но получалось иногдаочень даже неплохо.

– А когда ты приедешь? – как-то совсем по-детскиспросила она.

– Не знаю. Может быть, в субботу. Я же не могу безконца отпрашиваться у Ивана. Он тебя, конечно, нежно любит и к тебе отпускаетбез вопросов, но совесть тоже иметь надо. Работай, Настюша, трудись. А когдаубедишься, что нога как-то очень быстро перестает болеть, мы вернемся кразговору о том, во что ты веришь, а во что не веришь.

Она еще долго стояла на пороге, кутаясь в куртку, и гляделав ту сторону, куда уехала машина Дюжина. Вспомнила, что хотела спросить его озаконе трех отрицаний, но так и не спросила. Забыла. Почему «не делай» и «неговори», ей более или менее понятно. Но вот почему «не думай»? От мыслей-токакой вред?

* * *

До встречи с Валерием Риттером дело так и не дошло. То естьСергей Зарубин действительно собирался созвониться с ним и встретиться, но туткак раз позвонила сама Волкова.

– Сережа, – она говорила мягко и оченьпо-домашнему, – мне кажется, нам с вами нужно встретиться. Мне сталоизвестно, что вы пытаетесь выяснить, где мы с Антоном были в понедельник,накануне убийства Юли. Мне не хотелось вам говорить, я признаю, что скрывалаэто от вас. Но поскольку вы начали теребить маму, отчима и сестру, я поняла,что должна признаться. Это все, в сущности, чепуха, просто история не совсемкрасивая, и мне неловко было о ней говорить.

Так, она придумала какую-то каверзу. Зарубин был в этомсовершенно уверен. Она придумала какое-то вранье, которое сейчас попытается емувпарить. Ну что ж, послушаем.

– Конечно, Анита Станиславовна, – сдемонстративной готовностью откликнулся он. – Когда и где?

– Я сейчас у Антона, пробуду здесь до завтра, домой непоеду. Если хотите, можете приехать сюда.

Естественно, он хотел. Сергей бросил все дела и помчался кКричевцу. Ему не терпелось выслушать ложь Волковой.

Но его ждало разочарование. Жуткое, глубокое, бездонное, какпропасть из ночного кошмара.

Антон Кричевец не был в понедельник на юбилее режиссераОстровского, потому что его вообще не было в Москве. Его не было в стране. Онвыезжал на один день за границу, в Турцию. Улетел в понедельник утром, вернулсяво вторник после обеда. Вот билеты в оба конца. Вот загранпаспорт со штампамироссийского и турецкого пограничного контроля.

А без Антона Аните на юбилее делать нечего. Они друг бездруга на такие мероприятия не ходят. Собственно, ее лично никто и не приглашал,приглашали Антона, а ее – как приложение, как его даму. Почти жену.

Вот так. Причина, по которой Антон Кричевец должен был таксрочно слетать в Турцию, была, действительно, не из самых благородных. Но ужкакая есть.