В пятьдесят седьмом Руфи влюбилась в Фреда Мак-Брума. Ей тогда было шестнадцать. Не успела я и глазом моргнуть, как она уже готовила венчание в Харрикейн. Ее избранник пришелся нам с Амосом по вкусу. «Мак-Брумы ведут свой род аж от шотландских королей», — щебетала Руфи. Теперь же потомки королей владели закусочной на Норт-Джефферсон-роуд, всего в квартале от площади, в тени каркасового дерева. О каждом посетителе возвещал звон колокольчика над входом. В зале было три стеклянные витрины в форме огромных перевернутых вверх ногами букв U и несколько столиков между ними. До появления «Винн-Дикси», в котором продают целые горы булочек, посетителей было много; по субботам им приходилось брать номерки и ждать своей очереди. Сидя на железных стульях, они таращились на витрины, где лежали булочки с шоколадом, карамелью, коричневым сахаром и корицей. Были там и другие, с начинкой из джема и взбитых сливок. Отдельная полка отводилась под птифуры, свадебные торты, посыпанные сахарной пудрой, и пирожные с грецким орехом. На специальном пюпитре стоял альбом с фотографиями свадебных тортов.

После свадьбы Руфи и Фред переехали в обшитый желтой вагонкой домик на Ривер-стрит. Мистер Мак-Брум к тому времени уже овдовел и был только рад жить рядом с молодыми. В дом вели два парадных крыльца, с которых открывался прекрасный вид на реку Камберленд. Руфи нравилась замужняя жизнь. Она подметала полы, протирала фамильное серебро, а на чердаке откопала целый сервиз лиможского фарфора, каждый из предметов которого украшало изображение рыбки. По субботам она помогала в кондитерской, в основном раскладывая пирожные по тарелкам или подсказывая клиентам, что купить. Иногда мистер Мак-Брум брал ее на кухню, и они украшали торты сливочным кремом. Вскоре Руфи наловчилась окрашивать тесто и выкладывать его в небольшие формочки. У мистера Мак-Брума был целый ящик металлических наконечников, и он обучил ее делать розочки и зеленые листики. В Таллуле страшно любят торты с цветочками, так что самым частым заказом был слоеный торт либо с розовым, либо с голубым кремом (в зависимости от пола именинника).

Элинор родилась в пятьдесят восьмом. Три года спустя, когда Руфи ждала Фредди, мистер Мак-Брум тяжко заболел. В считанные недели весь иссох. Мы с Амосом помогали им каждый день: либо присматривали за малышкой Элинор, либо готовили что-нибудь для мистера Мак-Брума, в основном яйца пашот. Но бедняга протянул недолго. Под конец от него остались лишь кожа да кости и глаза с ужасно желтыми белками. Глядя на него, можно было подумать, что он умылся яичным желтком. Умирал он долго и трудно, ведь в те времена умирающих не клали в больницу. Раз сто на дню мы с Руфи обмывали мистера Мак-Брума и меняли ему белье. Его стул напоминал сухую горчицу, чуть разбавленную водой. Он весь корчился от боли и так громко стонал, что маленькая Элинор начинала подвывать ему. Нехорошо так говорить, но, когда он наконец умер, всем стало легче.

Следующая смерть пришла в августе шестьдесят шестого. Амос гулял с Элинор; они направлялись к фруктовому киоску мистера Хэрриса на Фриз-стрит. Руфи снова ждала ребенка, на этот раз Джо-Нелл, и, как это бывает на седьмом месяце, ей страшно хотелось персикового мороженого. Напевая, она стояла на кухне и стряпала песочное печенье. Фредди, которой было четыре годика, взобралась на стульчик и смешивала масло и сахар, пачкая все вокруг. Я же вытаскивала из кладовки чан для приготовления мороженого и обтирала с него паутину, а потом разыскивала каменную соль. Тем временем Амос и Элинор свернули на Фриз-стрит. Как я узнала потом от мистера Хэрриса, в небе вдруг вспыхнула молния, грянул гром, и стал накрапывать дождик. Элинор убежала вперед и поджидала дедушку у фруктового киоска. Мистер Хэррис нагнулся угостить ее спелой сливой, а она обернулась к Амосу и крикнула: «Беги скорей сюда!» И тут ударила огромная молния. Амос упал на дорогу; его башмаки отлетели в сторону, а волосы вмиг обгорели и стали похожи на перепутанные медные проводки. «Он умер, еще не коснувшись земли», — уверял меня мистер Хэррис.

Сообщить нам об этом поручили Руфиному пастору. Он был еще совсем молод, только-только из баптистской семинарии. К тому времени, как он постучался к нам с черного хода, дождь уже лил, как из ведра. Ливень так лупил по крыше, словно на небе просыпался пятидесятифунтовый мешок кукурузы. Фредди слезла с табурета, отперла входную дверь и увидела пастора, молча стоявшего на пороге. Его волосы прилипли к щекам, с подбородка капала вода, а белая рубашка с коротким рукавом успела так намокнуть, что сквозь нее просвечивала розовая кожа. Руфи как раз вынимала печенье из духовки. Она поставила противень на кухонный стол, потерла спину и побрела к двери.

— Господи, брат Персон! Да вы же совсем промокли. — И она потащила его на кухню. Сквозь открытую дверь слышался шум дождя. Я заметила низкое серое небо и постоянный треск молний. Деревья вдали казались неясными зелеными кляксами и все колыхались из стороны в сторону. Дождь явно зарядил надолго. Поймав Фредди за подол платьица, я велела ей сбегать в ванную и принести проповеднику полотенце. Она убежала, а мы с Руфи попытались обтереть его прихватками. Нам и в голову не приходило, будто что-то тут не так, а между тем к нам никогда еще не наведывался насквозь промокший пастор.

Выбирать гроб я оправилась много позже, но Фреду и Руфи все равно пришлось идти со мной. Ливень не прекращался, а по радио предупреждали о разрядах молнии.

Гробовщик, мистер Юбэнкс, провел нас по скрипучей лесенке в подвал, где на бетонном полу были расставлены гробы. Под потолком там болталась одна-единственная лампочка, а стены были сложены из серых цементных блоков, местами потемневших от влаги. Я глубоко вздохнула, стараясь подготовиться к нелегкому делу. В воздухе пахло ржавчиной, и я поняла, что мы находимся глубоко под землей. Мне все казалось, что я слышу плеск воды за цементными стенами.

Руфи шла среди гробов, обхватив свой огромный живот. Ее веки опухли от слез, и за весь день она не съела ни крошки. Я тревожилась, как бы все это не сказалось на ребеночке. Она подняла какую-то брошюру и показала ее мне. Цены на гробы были просто сумасшедшие, выше, чем на мебельные гарнитуры. В общую стоимость входили (так говорилось в брошюрке) такие «бесценные» вещи, как три копии свидетельства о смерти, открытки с соболезнованием, печатные похоронные буклеты и уведомления для отдела социального страхования и для правительства в целях изменения налогообложения.

Мистер Юбэнкс уговаривал меня выбрать самый красивый гроб. Он был приятелем Амоса, а потому давал мне десятипроцентную скидку.

— А можете платить в рассрочку, — продолжал он, — погашать стоимость в течение тридцати месяцев.

Я рассматривала гробы, а мое сердце колотилось так, словно внутри у меня тоже бушевала гроза, словно и там шел град и грохотали громы. Я ни на секунду не верила, что Амосу интересно, какой гроб я ему выберу. Мне казалось, что он унесся в какие-то неведомые дали и там пропалывает кукурузу да выкапывает дикий папоротник с берега ручья. И все же я просто не могла положить его бедные останки в дешевый гроб! Это было бы неуважением к нему и ко всей нашей жизни.

Руфи понравился серый полированный макет, внутри обитый пушистой синей тканью, и мы остановились на нем. По дороге назад Фред заметил большой сосновый ящик, стоявший под лестницей.