Бросив свои пакеты, Оля побежала в кухню («В горящую избу войдет!» – одобрительно прокомментировал ее внутренний голос) и распахнула окно настежь. Дымные тучи грозовым фронтом потянулись вон, видимость в пищеблоке немного улучшилась, и Оля увидела, что коптит, чадит и воняет эмалированная кастрюля на плите.

Она выключила газ, помахала рукой, разгоняя дым над емкостью, опасливо заглянула в кастрюлю и поморщилась при виде безобразного темного кома, из которого торчала мучительно скрюченная и дочерна обугленная куриная лапа. Поскольку Костик при всей его изобретательности подобных ингредиентов для изготовления петард не использовал, стало ясно, что дымовая завеса – дело рук Галины Викторовны.

– Мама! – возмущенно позвала Оля. – Ты что, уснула?

Сердито топая, она прошла в гостиную, а оттуда – в родительскую спальню, но маму нигде не нашла.

«Субботний шмон», – кашлянув, напомнил ей внутренний голос. Это был деликатный намек на то, что маменька вполне могла прозевать пожар, сосредоточившись на обыске Олиной комнаты.

– А что у меня там такого? – вслух подумала Оля, направляясь к себе и всерьез недоумевая, чем же мама так увлеклась.

Она толкнула дверь – и ахнула.

Галины Викторовны в комнате не было, а что касается риторического вопроса: «Что у меня там такое?» – то ответить на него можно было только трехэтажным матом.

Литературным языком можно было сказать, чего в комнате нет: чистоты, порядка и уюта.

Всегда были, и вот – пропали без следа, уступив место потрясающему разгрому!

На столе, на полу, на диване – повсюду! – толстым слоем лежали бумаги и бумажки, листы и листочки, записки, тетрадки, рисунки и прочие макулатурные сокровища, прежде бережно хранившиеся на книжных полках, в бюро и в выдвижных ящиках письменного стола.

– Мама! – ошеломленно повторила Оля.

Определенно, пора срочно менять семейные традиции! Доселе тихий и, в общем-то, безвредный субботний шмон вошел в неконтролируемую стадию бандитского погрома.

И, кстати, непонятно было, куда же делась начинающая, но очень результативно действующая погромщица – мама?

– Надеюсь, она не понесла свой разрушительный порыв в массы, – пробормотала Оля, неловко топчась по бумагам.

Она не могла сообразить, с чего ей начинать уборку.

Галина Викторовна тем временем пережила еще более тяжкое потрясение, потому что в грудном центре, куда она примчалась на такси, пациента Константина Романчикова не могли отыскать – никак, хоть ты тресни.

Треснул в результате халат на главвраче, которого истомленная страхом и тревогой Галина Викторовна в конце концов запросто схватила за грудки и прижала к пальме в холле, точь-в-точь как Бармалей Айболита. После этого инцидента привлеченный к поискам персонал клиники получил могучий мобилизующий пинок от главного, но и это не принесло результата.

Ни бумажные карточки, ни компьютерная база центра, ни живые люди, опрашиваемые и допрашиваемые в лучших гестаповских традициях, о пациенте Романчикове знать не знали.

Наконец, с двадцатой или тридцатой попытки, Галина Викторовна дозвонилась на мобильный телефон сына.

– Да, мам? – невозмутимо поинтересовался Костик сквозь размеренное чавканье.

– Костя, ты где?! – вскричала любящая мать таким голосом, что в лаборатории зазвенели пробирки.

– Вышел из бассейна, пирожок ем, жду троллейбус, а что?

– Как это – что?! А как же авария?!

– Какая авария, мам? Что случилось? – заволновался Костик. – С папой что-то?! Мам! Не молчи!

Галина Викторовна молча хватала ртом больничный воздух, густо пахнувший лекарствами и кислой капустой.

Персонал, измученный бурными поисками несуществующего пациента, взирал на нее с мрачным подозрением.

– Я сейчас, – неискренне пообещала Галина Викторовна медикам и дезертировала во двор.

В трубке, которую она на бегу прижимала к взволнованно вздымавшейся груди, встревоженно квакал блудный сын.

– Так ты жив и здоров?! – уточнила родительница, не скрывая своего возмущения этим фактом. – Ну, Костик, все, это была твоя последняя шуточка. Я тебя сама убью, своими руками!

На пути домой смертоубийственный порыв разозленной Галины Викторовны только окреп, превратившись из сотрясавших воздух угроз в твердое намерение всыпать сыночку по первое число в районе пятой точки. С этой целью уже в подъезде хорошая мать, совершившая эволюционный скачок от любви до ненависти, отстегнула со своей сумки кожаный ремень широкого назначения. Сумку она бросила на лестничной площадке, и, держа руку с ремнем на отлете, как казак – шашку, ворвалась в квартиру с воплем:

– Ну, я тебе покажу!

Оля, успевшая подобрать с ковра охапку бумажек, бросила на атакующую маму один-единственный взгляд и сразу же решила, что ей уже достаточно показали. Мама была заметно не в себе и в таком состоянии даже без ремня в руке запросто разогнала бы по углам шестой палаты самых буйных Наполеонов, Тутанхамонов и Чингисханов.

– Мамочка, я больше не буду! – на всякий случай пообещала Оля и отступила в угол.

– Где он? Где это чудовище?! – кружась по комнате с ремнем в руке, кричала Галина Викторовна.

Оля решила, что мама спрашивает о Громове – ну а что же еще могло ее так взволновать? – и заявила:

– Если он тебе так уж не нравится, я могу с ним порвать!

– Я сама его порву! Я его породила, я его и убью!

– В смысле?! – моргнула Оля.

А ее внутренний голос с негодованием произнес: «Это просто какое-то индийское кино! Марина – сестра Громова, Ксюша – невеста Громова, а моя мама – мать Громова?!»

– Весь мир сошел с ума, – пробормотала Оля.

– Ма! – в рифму откликнулся Костик, торопливо шагнув в дверь, которая так и стояла нараспашку. – Что с папой?!

– С каким еще папой?! – еще больше напряглась Оля, решив, что сейчас для Громова еще и папашу «подберут».

– А что с Ольгой?! – увидев гипс на руке сестры, Костик задал новый вопрос. – Мама! Это ты ее избила?!

– Нет, она только комнату мою разгромила, руку я повредила сама! – поспешила реабилитировать буйную, но любимую маму добрая дочь.

– Какую комнату?! – возмутилась этой напраслиной Галина Викторовна.

– Кажется, она не понимает, где она и кто она, – громким шепотом сообщила Костику Оля. – Думает, что она – мать одного моего знакомого!

В этот момент в гостеприимно распахнутую дверь вошел папа, заметно перекосившийся на бок под тяжестью пластмассовой канистры.

– Какого еще знакомого? – с подозрением спросил он, посмотрев на супругу. – Галя! У тебя есть еще какие-то дети, кроме наших?!

– Какие еще дети, мне и этих много! – закричала Галина Викторовна, отчаянно замахнувшись на отпрянувшего Костика ремнем от сумки.