– Верно. А что ты, кстати, делала вчера в клубе? Я же советовал тебе туда не ходить.

– Подсадила «жучок» в приемную Суруляка-старшего. Только не знаю точно, его ли это кабинет за следующей дверью. Но гадать об этом у меня просто времени не было…

И я рассказала Антону со всеми подробностями, как устроила вчера в ночном клубе небольшой раскордаш. Ярцев с восторгом выслушал меня и посмеялся от души.

– Значит, они так испугались за свои драгоценные жизни, что все побросали и смылись?!

– Улепетывали так, что чуть меня с ног не сбили!

– И что ты собираешься делать дальше, Мисс?

– Наверное, поеду к клубу, из машины послушаю, что там у них творится. Наверняка всплывет какая-нибудь полезная информация, которую потом мы используем против них… Кстати, рядом с нашим Обмылком вертится какой-то тип. Небольшого роста, коренастый, сутулый, волосы неопределенного цвета, физиономия противная…

– А этот коренастый тебе зачем?

– Так, на всякий случай. Хотелось бы выяснить, кто это такой.

– Похоже, это Чепуров-племянник. Тот, с которым наш педофил проходил по делу об ограблении. Во всяком случае, по твоему описанию – очень похож. Когда я писал о том деле, встречался с ними и брал интервью. Так что их уголовные фейсы мне знакомы.

– Значит, друзья так и остались неразлучными? Я видела их в клубе, причем они держались вместе и оба раза тихой сапой ныряли в тот коридор, где располагаются служебные помещения. А еще я слышала, как Суруляк, находясь в магазине, звонил кому-то и обещал принести «песочек» часов в десять вечера. Раз, мол, он заканчивается, постараюсь поднести пораньше… Да, да… Именно в десять они и появились в клубе вдвоем. Знаешь, Антон, что-то мне подсказывает, что эта сладкая парочка занимается наркотой вдвоем.

– Вполне возможно. Чепуров – уголовник, что ему терять!

– Тогда я еду в клуб, «слушать».

– Ну, давай. А я – к ментам.

Ярцев отбыл, а я стала собираться. Поскольку просидеть в машине мне предстояло довольно долго, я прихватила с собой бутылку газировки и печенье. Перекусывать, скорее всего, придется прямо на месте. Потом я прыгнула в машину и отправилась к клубу.

Весь день я просидела в машине, буквально приклеившись к «прослушке». У меня уже ныло все тело, а мочевой пузырь просто вопил дурным голосом. Но покинуть место своего заточения я не могла: из «прослушки» постоянно доносились чьи-то голоса. Иногда они были очень невнятными, и я понимала, что разговаривают в другой комнате или коридоре. А порою все было слышно очень даже хорошо. Один такой диалог, а точнее, настоящие разборки, я слушала довольно долго, а результатом их явилось то, что одного из участников этих разборок отметелили, как боксерскую грушу. В этот момент я пожалела, что у меня не оказалось с собой записывающего устройства.

Началось с того, что Суруляк-старший – а я уже давно поняла, что тот зычный командный голос принадлежит именно ему, – снова принялся допытываться, куда делся вчерашний «песочек». Я слышала, как он негромко и сердито сказал кому-то:

– Позови ко мне Чепуру!

Через минуту:

– Звал, Иваныч? – голос был более молодой, с хрипотцой.

– Звал. Садись. Где «песок»?

– Какой «песок»? Иваныч, ты че, в натуре?

– Ты за дурака меня держишь?! Тот, который вы вчера со Степаном принесли!

– Так мы ж его вам отдали!

– Кому именно?

– Да я его вот сюда положил, на этот стол.

– И где он?

– Дак – е-мое! Когда вся эта заваруха началась, ну, в смысле, вонь пошла, меня так затошнило! Кишки прямо через рот полезли!..

– Я тебя не спрашиваю, что у тебя через что полезло! Отвечай: пакет где?

– Иваныч! Я его тут как поло́жил, так и убежал и больше про пакет ничего не знаю…

– Врешь, паскуда!

– Иваныч!..

– Ты его стянул, гаденыш! Больше некому. Никто «песок» больше не видел, после того как ты его положил.

Суруляк произнес слово «положил» так же, как и Чепуров, с ударением на второе «о», словно передразнивая парня.

– Иваныч! Вот гадом буду: не брал я его! Вот те крест! На фиг он мне уперся?

– На фиг, говоришь? А ты знаешь, сколько тот пакетик весил? А сколько в нем доз? А по деньгам это сколько выйдет? Считать умеешь, морда воровская? Крысятничать вздумал? Я твое криминальное прошлое знаю! И знаю, за что тебя на зоне отпинали так, что ты в больничке две недели красной мочой писал! Что, скажешь, не было такого?

– Иваныч! Так там другое дело было… А у тебя я такую зарплату получаю, что мне чужого не надо! Мамой клянусь!

– Заткнись, урка! Гриша! Ну-ка, дай ему по почкам, чтобы он вспомнил, кто именно пакетик оприходовал?

– Не надо! Ай, мама! Больно же! Ай! Ох…

До меня доносились тупые звуки ударов. Чепуров вскрикнул несколько раз, потом затих.

– Вот что, гаденыш, – сурово сказал Суруляк, – запомни: если завтра утром «песок» не будет лежать у меня на этом вот столе, тебе отобьют не только почки. То, что сейчас тебя немного помяли, это – так… скорее для порядка. А завтра разговор у нас пойдет серьезный. Пшел вон, дешевка! Гриша, проводи.

Хлопнула дверь. Так, значит, в пропаже наркоты Суруляк-старший подозревает своего же! А что, может, оно и к лучшему? Чепуров этот – вовсе не невинная овечка, он получил по заслугам. Четыре года назад он на пару со своим дружком Обмылком в темной подворотне отметелил какого-то парня. Причем хорошенько отметелил, парень увечья получил. Кажется, Антон сказал, что тот долго потом лечился. Так что будем считать, к Чепурову просто вернулся бумеранг, пущенный когда-то им самим.

Некоторое время в «прослушке» было тихо. Потом опять пошли разговоры. Одним словом, просидела я возле клуба до самого вечера. И не зря! Результатом моих страданий явился целый ряд полезных сведений. Во-первых, номер какого-то мобильника, который Суруляк-старший продиктовал кому-то, разговаривая, очевидно, по телефону. Далее я узнала: клуб все еще не работает – запах от кулебякинского изобретения оказался таким стойким, что до сих пор не выветрился. Все окна в клубе стояли нараспашку, но это мало что дало: запах упорно держался в помещениях. Вызвали какого-то специалиста-химика, заплатили ему приличную сумму, и тот, сделав анализ газа (где он его, интересно, нашел – в проветриваемых-то помещениях?!), дал умное заключение: ничего, мол, здесь не поделаешь, газ улетучится сам, примерно через пару дней. Суруляк принялся кричать, что он терпит убытки, грозил перестрелять всех своих конкурентов, а заодно и налоговиков, которые опять донимают его всякой мурой. Наслушавшись этих корпоративных разборок досыта, я с большим удовольствием отправилась домой. Мой мочевой пузырь кричал «ура!».

Вечером позвонил Павел. Едва лишь в трубке послышался его мужественный баритон, как мои ноги тут же стали ватными.