— Говори уж, — позволил дедушка.

— Моя бабушка, — Эмка вскочил и взволнованно (все заготовленные слова вылетели у него из головы) выпалил: — лучше всех народов!

— За это и выпьем! — поднял бокал Олег Арсеньевич.

После обеда азартно и с бурными спорами по поводу счета играли в городки и крикет. Хотя раздавались голоса, что Пановы приобрели эти игры специально для страдающих одышкой пенсионеров, для которых бег с барьерами остался в прошлом. На самом деле городки и крикет покупались для Эмки, чтобы не носился как угорелый, а бросал палочки по домикам и бил деревянными битами по шарикам.

Ужин плавно перетек в «культурное развлечение» — проверку того, насколько хорошо Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич знают друг друга. Им заранее велели заполнить опросник, чтобы не играли в поддавки. Потом каждому задавали вопрос и зачитывали, как на него ответил супруг или супруга. Если ответы совпадали, это говорило о крепости их союза, если разнились — свидетельствовало о больших перспективах пары Пановых: им еще оставалось над чем работать. Выяснилось, что Олег Арсеньевич считает, будто он похож на горного оленя, а Полина Сергеевна ассоциирует его с медведем.

Она удивленно рассмеялась:

— Какой олень, Олежка? Он же рогатый!

— Значит, по-твоему, я на полгода в спячку впадаю?

— Если ты случайно ударишь молотком по пальцу, — спросили Олега Арсеньевича, — что вскрикнешь?

— Тут же дети! — напомнил он. — Отказываюсь отвечать.

А у Полины Сергеевны в ответах было написано, что он воскликнет: «Какой досадный промах!» Ей никто не поверил.

Некоторые вопросы были хулиганскими и не предназначались для детских ушей. На вопрос: «У Полиньки родинка на левой или на правой ягодице?» — Олег Арсеньевич ответил письменно: «На левой». А Полина Сергеевна заявила, что никаких родинок в этих местах у нее нет. Эмка и Тайка тут же стали тихо терзать родителей: откуда дедушка может знать, какие у бабушки родинки на попе, он что, за ней в ванной подсматривал?

Дети ведь не шутят, они просто иногда говорят смешное для слуха взрослых. А юмор абстрактный до определенного возраста человеку недоступен. Поэтому Тайка и Эмка не поняли, отчего бабушка на вопрос: «С какой ноги Олег надевает носки?» — ответила, что сначала он надевает синий, а потом красный. Ведь дедушка никогда не ходил в разных носках!

Эмку и Тайку особенно восхищало, что они вместе с папой будут ночевать в палатке — «как настоящие индейцы или другие исследователи». В доме было три комнаты на втором этаже, кухня и еще одна комната на первом, веранда служила столовой-гостиной. Ночью дом превращался в нечто вроде пионерлагеря для взрослых, все помещения становились спальнями, где размещались по половому признаку. Второй этаж отдавался мужчинам, на первом ночевали женщины. В этом году Лея, Полинька Маленькая и Ольга Владимировна остались в своей комнате на втором этаже, а по обе стороны, через стенки, были мужские опочивальни. Одна — для нехрапящих мужчин, другая — для храпунов. Каждый год мужчины устраивали шутливые споры, кому в какой спальне ночевать, то есть кто храпит, а кто спит тихо. Глубокой ночью Лея с ребенком вышла на улицу и отправилась в палатку к мужу.

— Возьми Полиньку, подвинься, — растолкала она Сеньку.

На его встревоженные вопросы ответила:

— Как они храпят! Чокнуться можно. Это надо записать и продавать диски с храпом десяти мужчин в качестве средства для изощренной пытки. Любые секреты выдашь.

— А как же Ольга Владимировна?

— Я ей дала наушники, слушает радио по телефону.

Ольга Владимировна спустилась утром с квадратными глазами. Она провела самую тяжелую ночь в своей жизни. Радио не помогло, потому что переключать его на другие станции Ольга Владимировна не умела, а та станция, на которую настроила дочь, закончила концерт популярной классической музыки и начала трансляцию тяжелого рока: диктор радостно объявил любителям этого музыкального стиля, что до утра в эфире будут играть их культовые группы. Мужской хор за стенкой, издававший какие-то немыслимые для человеческого голосового аппарата звуки, был нисколько не лучше тяжелого рока.

— Мой муж похрапывал, — говорила Ольга Владимировна, и чашка с чаем дрожала в ее руках, — но его трели не идут ни в какое сравнением с этим… с этим…

— Ужасом, — договорила Полина Сергеевна. — Это моя вина, совсем позабыла про их ночной оркестр. Мы с подругами много лет назад отселили их на второй этаж, потому что когда хорошенечко выпьют, храпят все мужчины, включая тех, что трезвые спят беззвучно. Представьте, как я была поражена сегодня утром! Выхожу на крыльцо и вижу, как из палатки выползает Полинька! Одна! В легкой пижамке! По мокрой траве! Мужской храп надо приравнять к психическому оружию.

Когда гости разъехались, Эмка и Тайка потребовали, чтобы их дни рождения теперь тоже отмечались на широкую ногу — много-много друзей и веселья. Родители им обещали, даже с салютом. Если будут себя хорошо вести, конечно.

Полина Сергеевна смотрела на свои дрожащие пальцы, на смазанный лак на ногтях и ждала, когда утихнет тремор. Но успокоить клокочущий испуг не удавалось. В последние месяцы она пережила много страхов, но то были страхи перед глазами — покалеченный Эмка, его операции, неизвестность. Эмку можно было трогать руками, гладить, можно было с ним говорить, внушать ему оптимизм. А страх, который вызывал Юсин визит, походил на невидимое радиоактивное облако, накрывающее ужасом.

На недавнем дне рождения Олега Арсеньевича говорили про выдержанность Полины Сергеевны, спокойное достоинство, с которым она встречает удары судьбы. Это было правдой. Но она всегда была женщиной — сначала женщиной, а потом женой, матерью, бабушкой. А настоящая женщина жертвует собой, когда того требуют конкретные зримые обстоятельства, когда условия складываются так, что именно она, а не кто-то другой должен принимать решение и действовать. Во всех остальных случаях есть люди, которым предписано судьбой терпеть и выполнять ее капризы, приглушать ее страхи, не важно, реальные они или надуманные.

Полина Сергеевна позвонила мужу и выпалила в первой же фразе:

— Олег! Приезжает Юся!

— Кто-кто?

— Юся, мать Эмки.

— Зачем?

— Я не знаю.

— Когда?

— Я не знаю.

— Что ей нужно?

— Я не знаю! Олег, я ничего не знаю! Она позвонила, уточнила, по старому ли адресу мы живем, сказала, что приезжает.

— Так! Что мне нужно сделать?

По голосу мужа чувствовалось, что он занервничал. По большому счету, Полина Сергеевна, наверное, этого и добивалась — чтобы муж испытывал то же, что и она.

— Тебе нужно меня успокоить, потому что я измазала лаком для ногтей все вокруг себя, включая телефонный аппарат.

— Каким лаком? При чем тут… Товарищи, извините! — сказал он в сторону, вероятно, в его кабинете проходило совещание. — Полинька! Не волнуйся! Мы ее в бараний рог! Мы ей кузькину мать! Она не мать! В суд! Точно! Подадим в суд, и он будет на нашей стороне. Ты мне веришь?