Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернулась молодежь. Уже совершенно трезвый Иван сиял ясными голубыми глазами. Лицо было отмыто от продуктов болгарской кухни, его волнистые русые волосы, зачесанные назад, тоже блестели влагой, и по всему было ясно – умылись на славу.
Ваня за время нашего с ним знакомства как-то возмужал, зримо похорошел лицом и превратился в типичного русского красавца, прямо вылитого сказочного Ивана-царевича с картинки. Да еще косая сажень в плечах, ловок в движениях, берущий за душу голос – ну просто девичья присуха какая-то!
И не зря, ох не зря ревниво рычит Наина! Такого молодца ни одна купеческая или ремесленная девица на выданье мимо себя не пропустит. Да и знатные боярышни на такую мужскую красоту глядючи, как пить дать обвздыхаются.
А мы законную жену в Лесичарске оставили, заставили выпустить из рук этакое сокровище и женское достояние. Как бы без надежного пригляда не случилось истории похуже, чем с наядами в безымянном ручье. Теперь то уж, поди, локти себе кусает – упустила! Не уберегла! Ведь это она первая углядела в гадком утенке-кирпичнике будущего прекрасного лебедя. А теперь уведут! Прямо из рук молодого красавца уведут!
– Ваня, а тебе ведь в Новгороде вроде двадцать лет было?
– Не, это я для солидности себе добавил. Мне девятнадцать только-только исполнилось. Мы тогда в Херсонесе были.
Вот оно что! Ну этого я в 20 веке вдоволь нагляделся. Уходят в армию сопливые желторотые восемнадцатилетние юнцы, а возвращаются уже взрослые двадцатилетние мужчины. Вдобавок в наших боевых походах время гораздо быстрей летит, вот Ванюша махом и повзрослел.
– Выходит, Наина тебя не на десять, а на все двенадцать лет старше?
Иван пожал плечами.
– Ну и что? Я ровесницу и не искал.
Словом, как говорили в давнюю пору моей далекой бурной студенческой молодости, наружный мужской половой орган ровесников не ищет.
– Мастер, а мы вот с Доблей понять не можем, какими-такими словами ты меня обозвал. Я думал это что-то по-болгарски, а он отпирается – нету, говорит у нас таких ругательств.
– Это по-польски. Не вникай, мы через Польшу не поедем.
– Понятненько, – кивнул Ваня. – И пся крев это конечно песья кровь, а при чем тут холера? Это же смертельная болезнь, да еще ясная какая-то.
– Вань, а ты русский мат хорошо знаешь?
– Есть немного.
– А может и немало, – добавил я.
– Да меня Найка вечно одергивает!
– И правильно делает. А то у нас мужики по делу, без дела, через слово матюкаются.
– Да они без злобы, просто так, для связки слов…
– И когда они эту дурь несут, этого в рот, этого в нос, а этого между колес, о постельных утехах же и не мыслят?
– Да где уж там.
– Вот и поляки, выругивая кого-нибудь, о болезнях и не вспоминают. Обложил и обложил, а задумываться чего да как просто недосуг. А почему ясна, я и сам не знаю, в Польше сроду не бывал, а у Венцеслава забыл поинтересоваться. Поехали, пора! Доблестин, возьми серебра за факелы.
– Я с гостей, особенно с таких замечательных людей, денег нипочем не возьму! – надулся мальчишка. – Может мне можно с вами вместе в этот поход пойти? С вами так интересно!
– Нипочем нельзя! – испуганно открестился я от новой обузы. – Мне тут голос был, что ты скоро счастье свое найдешь, не уезжая из родной Добра-Поляны. Не судьба тебе пока по миру шляться. Вначале повзрослей, поторгуй, наберись опыта и не пытайся счастливую судьбу переломить, это добром не кончится.
– А в чем же счастье-то это будет заключаться? И откуда оно появится?
– Вот чего не знаю, того не знаю. Ты, главное, не струсь, и жар-птицу из рук не упусти.
– Интересно…, – впал паренек в задумчивость.
Пока он думал, видимо мысленно перебирая желанные варианты, мы с Иваном вывели своих лошадей из конюшни, простились, обняв юношу по очереди, накинули епанчи, осенний моросящий дождик и не думал униматься, прыгнули в седла, и поскакали.
Доблестин махал нам вслед, вытирая с лица капли дождя, почему-то в основном возле глаз. Прощай, Добра-Поляна! Счастья вам и свободы, болгарские друзья!
Быстро скакать по размокшей от дождя дороге вскоре действительно стало опасно, и мы пустили лошадей неспешной рысью. В епанчах, этих предтечах армейских плащ-палаток 20 века, было сухо и уютно.
По дороге я рассказывал Ване об двух своих испытаниях, проведенных Аль-Таном. История про удары маленьких молний проняла Ивана до основания.
– Неужели такое можно выдержать? – пораженно спросил он.
А вот к рассказу о бездне, разверзшейся под моими ногами крутой пропастью, этот ухарь отнесся совершенно спокойно.
– Ну что ж, всякое бывает.
Видать наши страхи сильно отличаются друг от друга. И может быть, он вообще пауков каких-нибудь до безумия боится? Кто ж его этого добра молодца знает!
Нас окликнули.
– Эй, братья! Подождите меня!
Мы с Ванюшей удивленно взглянули друг на друга – никаких родственников в Болгарии у нас вроде бы не было, но коней на всякий случай придержали.
Из кустов на дорогу вылез монах в черной рясе и накинутом на голову капюшоне. На его левом боку была привязана кружка для пожертвований, а в правой руке он крепко сжимал длинный деревянный посох со здоровенным набалдашником. Его лицо было спрятано под капюшоном – дождь есть дождь, в сухую погоду на божьего человека налюбуемся.
Марфа почему-то промолчала, а, впрочем, она всегда была не любительница лишний раз полаять. Чего зря гавкать? Ухватил за горло, слегка придушил, а уж потом можно разбираться!
– Скучно мне идти одному, да и боязно – вдруг ограбят, – объяснил инок свое поведение.
– Рясу, что ли отнимут? – расхохотался Ванька. – Или палку отберут? Ты, святой отец, чего-то темнишь.
– Я еще не святой отец, а всего лишь послушник. И всякие богоотступники могут зарезать меня просто так, чтобы напакостить Господу нашему. А одним посохом от нескольких разбойников не отобьешься.
Резонно, подумал я, по дорогам сейчас разный народишко бродит, не знаешь, чего от них и ожидать.
– А у вас вон сабельки на боках, кольчуги под рубахами, – продолжил послушник, – и люди вы, похоже, смелые – всего вдвоем едете.
– Да, с дедом Банчо безопасней было, – улыбнулся и я, – он воин старый и опытный.
– Вот и позвольте мне рядом с вами пойти, особой докуки от меня не будет.
– Ну иди, – позволил я, – только запасного коня у нас нет, посадить тебя