мертвых людей и коней вытащили. Я весь в крови был и без сознания. Хотели уж хоронить, и тут я застонал. Нас от всей сотни всего трое спаслось: сотник Боголеп, он от полученных ран на другой же день скончался, отцовский ратник Власий, он воевать после этой катавасии больше не смог – кисти правой руки лишился, и после раны в грудь до сих пор дышит с трудом. Власий теперь уже совсем старенький стал, пасеку у меня возле поместья держит, а я каким-то чудом выжил.

Через полгода я раны залечил, и вернулся в княжье войско уже сотником Засадной дружины. Ты думай давай! А то у меня мозги от усилий аж горят!

– Да думаю я, не переживай. Ни с кем из женщин ты расстаться не в состоянии?

– НЕТ!!!

– Тебя понял, уже думаю.

Аж в ушах заложило! Вот ведь орать горазд! Тут я вспомнил отчество Богуслава – Гораздович, и в душе рассмеялся.

Ладно, действительно пора думать. Судя по рассказам Богуслава, Анастасия Мономах женщина была чересчур нравная и порывистая. Скорее всего, Полетта Вердье эти качества от нее унаследовала. Стало быть, никакую соперницу она возле себя терпеть не будет. Значит ее нужно на этапе возвращения домой просто обмануть, изобразить, что Ванча едет вместе с нами совсем по другой надобности, а вовсе не за Богуславом. А там, в поместье, мы ее какой-нибудь ключницей и пристроим.

Минусы этого плана:

Первое – болгарка ни шута не знает по-русски.

Второе – пойдет ли на это сама Ванча?

Тут же были измыслены доработки. Ванчу Полетте показывать, как мое новое увлечение, прилепившуюся ко мне, и только ко мне женщину.

Пойдет ли на это Ванча?

В общем, без нее мы ничего тут не решим. Я обратился к Богуславу.

– Вот что, брат, беседовать с Ванчей сейчас будем или после ужина?

– А про что?

Я изложил. Слава задергался и решил поиграть в настоящего мужчину.

– Да надо как-то без нее, а ее уже ознакомить с принятым мной решением…

Мне это не понравилось – сейчас порушит все планы, а я опять расхлебывай!

– Вот что, мил-друг, в эти игры иди с местными детками поиграй. Думаю, что с такими мыслями быстро найдешь себе оч-ч-чень достойную компанию. Меня больше со своими глупостями не тревожь. Завтра уезжаю в Новгород. Я обещал тебя только во Францию проводить, а не все твои неразумные решения разгребать.

– Не, ну чего ты взъерепенился? Я так, только свое слово пытался вставить…

Я в нецензурной форме ему объяснил, чего и куда он может себе с такими идеями вставлять.

– Да чего ты прямо как неродной! Ну давайте посидим втроем после ужина мирком да ладком, все и обговорим.

– Вот и ты давай, больше глупостей не затевай!

– Да хорошо, я и вообще помолчать могу, только ты больше не кипятись.

На том и порешили. Богуслав куда-то отправился, а я немножко вздремнул, наломался за день.

Поужинали спокойно, только еда была как-то похуже уже ставших привычными блюд от Ванчи. Потом молодые отправились на покой, а мы стали ждать. Я, между делом, выгулял Марфу, на улице мне теперь бояться было некого. Потихоньку разошелся народ, Пламен уже перетаскал всю грязную посуду на кухню, а хозяйка все не показывалась.

– Мы чего, всю ночь тут ее пережидать будем? – загноился я. – Можем ведь и завтра поутру потолковать с тем же успехом.

– Ты подожди, смуту не разводи. Она знает, что после ужина разговор будет, я ей сообщил. Поди брату напутствия на завтра раздает.

Смута нам была ни к чему, и я умолк. Наконец покинул корчму и Пламен, а к нам наконец-то вышла Ванча.

Присела, и мы начали беседы. Женщина согласилась спрятаться за мою не очень широкую спину, выдав себя за полюбовницу боярина Мишинича. Проблема, с ее точки зрения, была в другом.

– Мне наплевать, кем меня будет считать в походе французская девушка. Но ведь ты же потом уедешь, и под каким соусом я смогу остаться в поместье Богуслава? Должна же вроде за тобой податься?

Да, задачка не из легких…

Посидели, подумали.

– А что если мы с тобой поругаемся вдрызг, и я, разгневанный, ускачу в Новгород один?

– Неплохо! – оценила Ванча мою задумку. – Только должен быть весомый повод для ссоры.

Пришлось думать дальше.

– А что может быть лучшим поводом, чем ревность? – подал свой голос и Богуслав. – А уж кто кого приревновал, это разбирайтесь между собой.

Хорошая мысль! – оценил я.

А Ванча сразу же взяла инициативу в свои руки.

– Я выгляжу постарше тебя, болярин, значит мне и ревновать. Застукала тебя с какой-нибудь тамошней молодухой, и стала вовсю терзать. А ты не стерпел и уехал, бросив меня в Переславле.

– А ты знаешь, сколько мне на самом деле лет?

– Я-то знаю. И человек ты пожилой, и лекарь великий, и побратим любы моего – Славушка о тебе много чего поведал, а вот во Франции этого ведь никто не знает. И говорить им о твоем истинном возрасте совершенно незачем. А на вид тебе лет тридцать, и подманить какую-нибудь молодушку тебе вполне по силам. А я ревнючка в годах, ревность в глупую башку ударила, вот и пошла меж нами свара.

Я сижу жду, когда ты одумаешься, а Богуславу неудобно вытолкать бабенку друга. Под такие песни и проторчу в его усадьбе месяца два-три. Вот за это время мне и нужно показать себя необходимой для хозяйства. Глядишь, так и приживусь. А кем быть, мне все равно, лишь бы возле тебя, любимый, – и она погладила Славу по плечу. – Плохо только то, что я вашего языка не знаю. Значит буду усиленно учить, вот и все.

Мы с Богуславом переглянулись – умна хозяйка корчмы, ничего не скажешь. А вот с языками это конечно незадача. И тут я вспомнил про Полярника.

– Слушай, Слав, а ведь есть у меня знакомый, который хоть и не волхв, и вовсе не кудесник, а его толмач лучше наших с тобой переводит. Вон как с дельфинами удалось столковаться.

– Я рассказывал Ванче про инопланетянина, так что можешь не таиться. И к чему ты это толкуешь?

– А к тому, что если ему это поставили, так и ты можешь на наших попытаться. Волхв ты довольно-таки сильный, вон в Марфе какой ум развил…

– Марфа собака! – запротестовал Богуслав.

…а нам с Иваном богатырскую силу подарил. А мы с ним отнюдь не собаки. Значит ты и простым людям можешь помогать.

– Этого никто не делает!

– А ты сделай. И