Я не знаю, сколько времени необходимо для того, чтобы сломать человека. Я никогда об этом не думала, мне незачем было об этом размышлять. Но мне казалось, что на это требуется достаточно много времени, много дней, возможно, лет.

Чтобы сломать меня, хватило и нескольких часов.

Не знаю, когда точно это происходит, но в какой-то момент что-то внутри меня надламывается. Я перестаю сопротивляться, я перестаю его ненавидеть. Я даже перестаю бояться. Я просто смиряюсь. Что-то во мне с хрустом трескается и умирает, покрываясь кровавыми шрамами.

Внутри все сильнее разрастается гложущее ощущение безысходности, и пожирает все желания и чувства. У меня больше нет сил и желания сопротивляться, я просто принимаю все происходящее и, наконец, сдаюсь.

Не знаю, спустя, сколько времени и слов, я начинаю верить ему.

Во всем я виновата сама.

Я — просто избалованная сука. Красивая снаружи и уродливая внутри. Гнилая, испорченная.

Я все это заслужила.

Он прав. Он во всем прав. Я такая и есть.

В какой-то момент он перестает казаться мне сумасшедшим. Он просто несчастен. Сломлен. Обижен. Он то набрасывается на меня со слепой яростью и вожделением, то жалеет меня, со слезами муки и горя на глазах, покрывая поцелуями, вымаливая прощение. Он осыпает меня проклятиями и следом клянется в любви. Он шепчет мне «моя девочка, моя красавица… такая красивая… красивая… красивая», а через минуту: «уродливая тварь, бессердечная сука». Его швыряет со стороны в сторону, он страдает. Это все с ним сделала я, я виновата. Он говорит это каждую минуту, и с каждой минутой я верю ему все больше.

Я не знаю, сколько все это продолжается. Я то проваливаюсь в сон, то пробуждаюсь, от того, что его руки в очередной раз трогают мое тело. Кратковременное забытье не спасает, он не дает мне долгой передышки. Я уже сбилась со счета, не знаю, сколько раз он сделал это со мной, сколько спермы во мне оставил. Где-то на задворках разума, пробивается мысль о возможных последствиях, но я не уделяю ей внимания. Прямо сейчас мне плевать на последствия в виде беременности или венерических заболеваний. Я не представляю своей жизни дальше, не могу и не хочу представлять. Прямо сейчас я хочу просто умереть. Не быть, не существовать, не чувствовать.

За окном уже светло, прошла всего одна ночь — несколько часов — но мне кажется, что это длится целую вечность. Мое тело болит, на коже проступают синяки, голова раскалывается, мучает жажда. Горький запах Парламента, который Стас курит буквально одну з одной, уже буквально въелся в мои легкие, прирос к трахее и бронхам, проник в каждую клетку. Он везде, и внутри, и снаружи. Я задыхаюсь, но продолжаю вдыхать тяжелый отравленный воздух.

Я сказала ему, что люблю его, он потребовал — и я сказала, поэтому сейчас он нежен со мной. Его прикосновения мягкие, неторопливые, его поцелуи ласкающие и невесомые. Я отстраненно скольжу глазами по комнате, стараясь абстрагироваться от происходящего. Я мечтаю вырваться из своего тела, покинуть его, и улететь куда-то на небо. Я больше не могу этого выносить.

Глаза, продолжая расфокусировано скользить по всему вокруг, наталкиваются на часы на стене, и я вдруг дергаюсь. Вспоминаю. Шестеренки в моей голове делают лишний оборот, в голове резко проясняется. Клининговая фирма. Вчера, предполагая страшный хаос после вечеринки, я вызывала уборщиц к 11 часам утра. Сейчас 10.55. Я судорожно сглатываю пересохшее горло и слегка подтягиваюсь на постели. Я не должна себя выдать. Сейчас я должна быть послушной и кроткой девочкой, чтобы он ни о чем не догадался. У меня есть только один шанс вырваться из этого ада.

— Стас. — Отзываюсь сорванным от крика голосом. — Отвяжи меня, пожалуйста. Мне больно. Рукам больно. Очень. Пожалуйста. — Стас поднимает голову, удивленный тем, что я вдруг заговорила. Окидывает меня взглядом, задержавшись на руках, где от постоянно врезавшегося в кожу ремня, уже виднеются кровоподтеки. Он видит блестящие от слез глаза и с сомнением смотрит на меня. Отворачивается, словно борясь с самим собой, со своими желаниями, опасениями, жалостью и осторожностью, долго размышляет. Но побеждает все-таки жалость. Он развязывает мне руки, и я едва сдерживаю себя от того, чтобы не заплакать от облегчения и все сильнее разрастающейся надежды на спасение.

— Спасибо. — Выдыхаю я, потирая содранные в кровь запястья. Поднимаю глаза и делаю очень осторожную попытку. — Стас… Я… очень хочу пить. Умоляю, дай мне воды. Пожалуйста. Я не пила всю ночь, мне больно. Прошу тебя…

Стас сжимает зубы, как будто злится. Я молю всех известных мне богов, чтобы в моем мучителе оказалось еще хоть что-то, помимо жестокости и ненависти, хоть какие-то крохи человечности и жалости. Он долго сомневается, но видя в моих глазах мольбу и слезы, все же сдается.

— Ладно. Сейчас принесу. — Говорит, поднимаясь с постели. Я едва сдерживаю стон облегчения. — Смотри… без глупостей. — Бросает на меня предупреждающий взгляд и выходит.

10.57. Сейчас моя жизнь зависит от пунктуальности какой-то маленькой клининговой фирмы. Боже, пусть они придут вовремя. Боже, дай мне шанс.

Едва Стас скрывается за углом коридора, и я слышу его шаги по лестнице вниз, я резко вскакиваю и бесшумно закрываю дверь комнаты, проворачивая ключ. Прислоняюсь к двери, обезумевшим затуманенным взглядом оглядывая комнату.

10.58. Мечусь по комнате, заламывая руки. Черт возьми, где же они? Что мне делать? Меня колотит крупной дрожью, меня всю трясет в ознобе, и я едва могу четко видеть. Смотрю на часы, а цифры расплываются. Я начинаю моргать часто-часто, хватаю электронные часы с тумбочки и трясу, будто от этого время могло бы пойти быстрее.

10.59. Раздается звонок в домофон. Я вздрагиваю так сильно, будто меня прошила судорога. Они у ворот. Я распахиваю окно и выглядываю наружу. Что дальше? Кричать, прыгать вниз? Как высоко…

Слышу, как по лестнице вверх, быстро, перепрыгивая через две ступеньки, поднимается Стас. Резко дергает ручку двери.

— Полина, открой дверь. Сейчас же. — Раздается глухой голос. — Я ее выбью, сейчас же открой.

Слышу грохот, Стас пытается плечом выбить дверь. Быстро натягиваю трусы и майку, подбегаю к окну.

— Помогите. — Кричу изо всех сил, забираясь на подоконник. — В моем доме преступник. Вызовите полицию. — Слышу хруст ломаемой двери. — Помоги-и-ите.

Дверь слетает с петель, я вижу искаженное в гневе лицо Стаса, и принимаю решение в долю секунды.

Я перекидываю ноги через перила и с диким ревом прыгаю вниз, со второго этажа.

Адская боль прошивает мой таз, и я наконец-то получаю передышку, теряя сознание.

Полина

Он не имел права делать это со мной.