Генерал Шольп по телефону поздравил командира корпуса с победой, на что последний, в свою очередь, ответил поздравлением и высказал, что победитель он, генерал Шольп.

И на фронте, и в тылу у нас было полное ликование. Части, прорвавшие фронт противника, двинулись было дальше назначенной для закрепления линии и их с трудом вернули назад, на высоту 256. А в тылу победителей восторгов было еще больше. Мы сами видели, как зарядный ящик парка, подвезший снаряды 2-й батарее, увидев подходившую бесконечную колонну пленных, карьером понесся в тыл, к парку – поскорее известить о победе.

Будь у нас еще свежие войска – дивизия, даже бригада, да дивизия конницы, победу на фронте 3-й дивизии к ночи уже можно было бы превратить в победу корпуса и даже двух корпусов: развивая из образовавшихся ворот успех в юго-западном направлении, мы легко могли, при некотором содействии 7-го корпуса (который не преминул бы воспользоваться нашим успехом), совершенно ликвидировать весь фронт противника в районе Почаева. Очень пожалели мы, что нет у нас достаточно конницы. Приказание 42-му Донскому полку выдвинуться вперед дошло до него, и полк даже выступил из д. Кучеры. Но было поздно. Момент упущен. Наступали сумерки.

К ночи на высоту 256 из дивизионного резерва был выдвинут свежий 9-й Ингерманландский полк. 10-й полк сдвинулся вправо, а 12-й частью влево, частью собран в резерв.

Послав донесение о победе в штаб армии и сообщения об этом соседям, с наступление сумерек мы покинули наблюдательный пункт. Командир корпуса с начальником штаба и оперативным отделением решили ночевать в Кременце. Я же был послан с прочими офицерами в Жолобки проверить передачу наших оперативных телеграмм, принять таковые из штаба армии, а главное – опросить пленных и послать разведывательное донесение, которое должно было быть очень интересным и важным для штаба армии.

Известие о нашей победе к вечеру было уже известно почти всюду. Это была первая победа на всем Юго-западном фронте в первый же день начавшегося на нем нашего наступления. Везде она произвела очень приятное впечатление.

Уже в темноте обогнав колонну пленных у Тылавки, я прибыл в Жолобки. Тут только я почувствовал такую смертельную усталость, что, проверив на телеграфе, что было нужно, я свалился и заснул как мертвый.

На 23 мая принято было решение расширить наш прорыв в северо-западном направлении, в сторону с. Миньковцы – Турия, так как здесь, загнув свой фланг, противник удерживался на северо-восточном склоне высоты 256.

С раннего утра и почти до вечера я был занят опросом пленных. Штаб армии несколько раз вызывал меня, все добиваясь подробных данных о том, к каким частям принадлежат захваченные пленные.

В этот день по сводке штаба армии мы узнали, что 6-й корпус, атаковавший 22-го, достиг лишь частичного успеха, позиция противника не была прорвана. В 8-й армии артиллерийская подготовка удара на фронте 40-го и 8-го корпусов продолжалась еще.

Ввиду недостижения 6-м корпусом поставленной ему задачи командующий армией предложил генералу Яковлеву прислать из 6-го корпуса кавалерийскую дивизию, если она может быть использована для развития достигнутого 17-м корпусом успеха. Командир корпуса просил прислать дивизию в Кременец.

Между тем, в этот день (23-го) с утра, но уже не так рано, как накануне, после основательной артиллерийской подготовки, части 9-го и 10-го полков атаковали на участке высота 256 – Сопановчик противника и разбили его к четырем часам дня. Более 2000 взято в плен, остатки отошли к д. Турия. Миньковцы он очистил.

Таким образом, наш прорыв еще расширен, и высота 256 полностью закреплена за нами.

К вечеру снова подвалили массы новых пленных, коих я опрашивал уже 24 мая. В общем, пленные принадлежали к частям, кои занимали позиции под Кременцом с зимы еще, и о коих (за очень малым исключением) сведения у нас имелись.

Покончив с пленными, от которых у меня голова звенела, я, по приказанию начальника штаба, отправился со всем штабом в Кременец. Там уже занят был под штаб отличный особняк, в котором все и разместились. В этот же день прибыла из 6-го корпуса обещанная кавалерийская дивизия, – то была Сводно-пограничная дивизия[182] с конно-горным артиллерийским дивизионом (с пушками нового образца), ротой самокатчиков и легкой искровой станцией. Дивизией командовал, кажется, если память мне не изменяет, генерал Розальон-Сошальский[183], начальник штаба генерального штаба полковник Приходько[184], наш старый, недоброй памяти, знакомый, бывший начальник штаба 7-й кавалерийской дивизии у генерала Тюлина в период первых наших боев в августе 14-го года, в районе Владимир-Волынск – Грубешов.

Дивизия расположилась в южной части города. Начальник дивизии тотчас отправился на наблюдательный пункт командира корпуса, где был посвящен в обстановку. Я также прибыл туда. Вечерело. Великолутцы, поддержанные из корпусного резерва нежинцами, вышибали немцев из многочисленных траншей северо-северо-восточнее д. Хотовки, с целью расширить фронт в эту сторону, прочнее тем обеспечив переправу через Икву. Готовился и подвозился саперами материал для постройки моста в одной версте ниже Сопанова, по тому пути, который мною был разведан.

Ночью на 25-е, часов в двенадцать-час, мы были взбудоражены необычайной канонадой у Сопанова. Стоял адский гул, грохот и треск, почти не прерываясь. Тихая ночь еще более усиливала эффект канонады. Разрывы снарядов прорезывали темноту светом, точно молния в грозу. Было жутко. На запрос 3-й дивизии, что у нее происходит, нам отвечали, что противник ведет бешеный обстрел высоты 256 с запада и северо-запада, видимо, готовясь к наступлению для отбития взятого нами участка его позиции. По огням выстрелов, вспышкам можно было судить, что им введено в дело очень много новых батарей. Ясно становилось, что австрийцы притянули к прорванному участку их фронта новые, свежие и, вероятно, крупные подкрепления. Исполнялась, таким образом, вторая часть нашей задачи – «притянуть на себя». Оставалось – растрепать подошедшие резервы, чтобы отсюда они уже никуда не ушли.