Общественный обвинитель и председатель предложили ему объяснить, каким образом он мог одновременно находиться и у бреши возле замка, и укреплять столб у дороги, пролегающей в ложбине, особенно если принять во внимание, что судья, жандармы и полевой сторож, по их словам, слышали, как он поднимался снизу. Мишю ответил, что г-н д'Отсэр сделал ему выговор за то, что он до сих пор не произвел этой маленькой починки, ибо г-н д'Отсэр придавал ей большое значение, опасаясь, как бы из-за этой дороги у него не возник спор с общиной; поэтому, укрепив ограду, Мишю хотел поскорее доложить хозяину, что приказание его выполнено.

Господин д'Отсэр действительно велел поставить ограду наверху откоса, вдоль дороги, пролегающей в ложбине, чтобы дорогой не завладела община; увидев, какое значение приобретает состояние его одежды и наличие извести, которых он не мог отрицать, Мишю и придумал эту уловку.

Если в судебных делах истина часто похожа на вымысел, то и вымысел бывает очень похож на истину. И защитник и обвинитель придали этому обстоятельству огромное значение, — благодаря усилиям защитника и подозрению обвинителя, что здесь что-то кроется, оно становилось решающим.

На суде Готар, несомненно по наущению г-на де Гранвиля, подтвердил, что Мишю велел ему принести несколько мешков извести, хотя до того мальчишка сразу же принимался плакать, как только его начинали допрашивать.

— Почему же ни вы, ни Готар тотчас же не повели судью и полевого сторожа к этой ограде? — спросил общественный обвинитель.

— Я никак не думал, что нас могут заподозрить в таком тяжком преступлении, — ответил Мишю.

Затем всех подсудимых, кроме Готара, вывели. Когда Готар остался один, председатель сделал ему внушение: пусть в своих же собственных интересах говорит одну только правду, и обратил внимание Готара на то, что его мнимое слабоумие прошло. Да никто из присяжных и не считает его дурачком. Если он не будет отвечать на вопросы суда, он может подвергнуть себя тяжкому наказанию; если же скажет всю правду, то дело о нем, вероятно, будет прекращено. Готар заплакал и после минутного колебания признался, что Мишю просил его принести несколько мешков извести, но что каждый раз Мишю сам встречал его возле фермы. Его спросили, сколько же мешков он принес?

— Три, — ответил Готар.

Тут между Готаром и Мишю возник спор — входит ли в этот счет мешок, который Готар нес в момент его ареста, и было их всего-навсего три или этот был четвертый. Спор закончился в пользу Мишю. Присяжные утвердились во мнении, что было только два мешка, но они, по-видимому, и раньше уже были убеждены в этом; Борден и г-н де Гранвиль постарались так запутать их этой известью и так утомить, что они уже перестали что-либо соображать.

Господин де Гранвиль потребовал, чтобы для осмотра ограды была назначена комиссия экспертов.

— Председатель совета присяжных обвинения, — сказал защитник, — посетил место, где работал Мишю, не столько чтобы произвести строгую экспертизу, сколько для того, чтобы изобличить обвиняемого в какой-то уловке; на наш взгляд, он не выполнил своего долга, и нам нужно его ошибкой воспользоваться.

Суд выделил экспертов для выяснения, действительно ли один из столбов ограды был недавно укреплен. Но общественному обвинителю хотелось одержать верх в этом вопросе еще до заключения экспертизы.

— Значит, — обратился он к Мишю, — для того чтобы укрепить столб, да еще без посторонней помощи, вы выбрали время от половины шестого до половины седьмого, когда уже смеркается?

— Но ведь господин д'Отсэр разбранил меня!

— Однако, — продолжал общественный обвинитель, — если допустить, что известь истрачена на этот столб, значит, вы пользовались лопаточкой и творилом? А если вы поспешили доложить господину д'Отсэру, что выполнили его приказание, — как же объяснить, что Готар нес вам еще мешок извести? Путь ваш лежал мимо вашей фермы — значит, вы должны были бы оставить там инструмент и предупредить Готара, что извести больше не требуется.

После этих ошеломляющих доводов в зале наступило зловещее молчание.

— Признайтесь же, что вы закапывали не столб, — настаивал обвинитель.

— Что же, вы думаете, я закопал сенатора? — возразил Мишю с язвительной иронией.

Господин де Гранвиль тут же потребовал от обвинителя объяснения, что именно он имеет в виду. Ведь Мишю обвиняется в похищении и задержании сенатора, а не в его убийстве. Это требование защитника имело чрезвычайное значение. Брюмерский кодекс IV года запрещал общественному обвинителю вводить в прения какие бы то ни было новые пункты обвинения; он обязан был точно придерживаться обвинительного акта, в противном случае приговор мог быть кассирован.

Общественный обвинитель ответил, что Мишю, главный виновник покушения, принявший в интересах своих хозяев всю ответственность на себя, мог замуровать вход в тайник, до сих пор еще не обнаруженный, где томится сенатор.

Затравленный обвинителем, измученный перекрестным допросом с Готаром, уличенный в противоречии с собственными показаниями, Мишю стукнул кулаком по перилам барьера, отделявшего подсудимых от публики, и заявил:

— Я ни в какой мере не причастен к похищению сенатора; я надеюсь, что враги Малена просто-напросто держат его где-то взаперти, и, если он появится, вы убедитесь, что известь была тут совершенно ни при чем.

— Видите, — воскликнул адвокат, обращаясь к общественному обвинителю, — вы больше сделали для защиты моего клиента, чем я, — вы сказали все, что я мог бы сказать в его пользу.

На этом смелом утверждении, поразившем присяжных и давшем преимущество защите, первое заседание было прервано. И местные адвокаты, и Борден горячо приветствовали молодого защитника. Общественный обвинитель, встревоженный последним заявлением адвоката, испугался, не допустил ли он промаха. А он и в самом деле попался в ловушку, очень ловко расставленную ему защитниками, — причем Готар великолепно сыграл свою роль. Городские остряки шутили, что теперь все дело подштукатурено, прокурор сам попал в известь, а Симезы совсем обелены. Во Франции шутят надо всем; шутка царит здесь как королева: шутят на плахе, на Березине, на баррикадах, и, вероятно, найдется француз, который будет шутить и во время Страшного суда.

На другой день были допрошены свидетели обвинения: г-жа Марион, г-жа Гревен, сам Гревен, камердинер сенатора и Виолет, — о том, какие он давал показания, можно легко себе представить на основе предшествующих событий. Все эти свидетели с большими или меньшими оговорками опознали четырех дворян и с полной уверенностью — Мишю. Бовизаж повторил слова, вырвавшиеся у Робера д'Отсэра. Крестьянин, покупавший теленка, привел фразу мадмуазель де Сен-Синь. Эксперты подтвердили свое заключение относительно полного сходства между оттисками, снятыми с копыт лошадей, принадлежавших четырем дворянам, и следами на песке; обвинение считало их совершенно тождественными. Этот вопрос, конечно, явился предметом ожесточенной схватки между г-ном де Гранвилем и общественным обвинителем. Защитник потребовал вызова сен-синьского кузнеца и в ходе прений установил, что точно такие же подковы были им проданы за несколько дней до похищения каким-то неизвестным людям. К тому же кузнец заявил, что такими подковами он ковал не только сен-синьских, но и многих других лошадей в округе. Наконец, лошадь, на которой обычно ездил Мишю, была подкована в Труа и оттиска ее подков не нашлось среди тех, которые были обнаружены в парке.