Автоматон выпустил из ноздрей струи пара, и полязгивая, направился прочь со двора. Затылок у Мити чесался – он не сомневался, что из темных, без единого огонька окон его провожают взглядами. Даже те, кому и смотреть-то нечем.

- Вот-с, юноша, картина нынешних нравов! – процедил у него за спиной младший Шабельский. – Нашего семейства бывший крепостной внуков хозяев своих на квас зазывает. Будто он нам ровня!

«Он вам не ровня. – равнодушно подумал Митя. – Он вам хозяин, такой же, как и деревенским. Потому что вы ему наверняка должны. Просто властью над вами он пока опасается пользоваться. Не рассудком – поротой спиной опасается».

- Зато он с большим вниманием относится к словам вашей сестры. – вслух заметил он.

- Ады, что ли? – удивился поручик. – Да ее он и вовсе не слушает! За блаженную держит, а она позволяет!

- Напрасно вы так думаете. - возразил Митя, кивая на надпись у входа в лавку.

Вместо давешнего «въ ходъ въ нисъ» там теперь красовалось решительное: «Ходи нисомъ!»

- Все семью нашу погубить хочешь!? – выпалил Родион Игнатьевич.

Гости отправились почивать, а в личных покоях Шабельских бушевала гроза. Глаза старшего Шабельского метали молнии, пухлые щеки, красные от гнева, мелко подрагивали, а ногами он топал так, что модные китайские болванчики на туалетном столике Полины Марковны трясли головами, как в припадке. Сама Полина Марковна возлежала в глубоком кресле и только сдавленные стоны раздавались из-под закрывающего ей лицо платка.

– Соседку! Замужнюю даму! Увезти! А если бы Свенельд Карлович дознался?

- Я и хотел, чтоб он дознался. – глухо проворчал поручик. – Истинным дворянам, значит, ничего, а какому-то немчику из простых – и имение, и Анну… Со мной-то ей получше будет!

- Кому: имению или Анне?

- Обеим! Ай! Батюшка! Что ж вы деретесь, как купчик какой!

- Я тебя выпорю как в детстве, не погляжу, что офицер! Имение и впрямь отличное, да только на что тебе оно, когда Свенельд тебя зарубит?

Полина Марковна душераздирающе застонала.

- Да я б его сам саблей напластал! Ай! Не деритесь, батюшка!

- «Напластал» бы он! Ты его секиру в имении на стене видел? Он тебя с одного удара на две половинки поделит, и все! О сестрах ты подумал? Позор какой, родной брат чужую жену увез!

Полина Марковна застонала снова.

- Он о нас вовсе не думает, батюшка! – наябедничала стоящая второй в «детской» шеренге Шабельских Лидия.

- А ты молчи! Дура! – рявкнул на нее отец. – Петербуржец от тебя в деревню улепетнул, только пар автоматонный клубился!

- Это все Зина и Ада! – Лидия с ненавистью покосилась на сестер. – Если бы не они…

- Если б не мы, Петька бы избил Ингвара, а потом Свенельд Карлович взялся за свою секиру. - рассудительно начала Зина.

- Не твое дело! – заорал Петр.

- Вот именно! – неожиданно поддержал его отец. – Барышни из хороших семейств не должны участвовать в скандалах.

- И на автоматонах скакать! - выглядывая из-под платка, вставила Полина Марковна, и тут же жалобно застонала снова. Хлопотавшая над ней Одарка принялась смачивать платок в тазике - в комнате остро запахло яблочным уксусом.

- Теперь мы петербуржцу еще и обязаны за его выдумку с гонками! – всплеснул короткими ручками Шабельский. – Вместо того, чтоб он, и отец его, были нам обязаны за гостеприимство! Даже когда Капочка с Липочкой губернатору к фалдам фрака хвост прицепили, и то такого позора не было!

- Нас сегодня даже не ругали! – Капочка поглядела на Липочку.

- А это – почти похвалили! – кивнула сестра.

- Мы запомним…

- На следующий раз…

- Молчать! – рявкнул Шабельский и обвел налитым кровью взглядом выстроившихся перед ним детей.

- Мамочка… папочка… - вдруг жалобно-жалобно пролепетала толстушка Алевтина. – А можно, мне Одарка молочка даст… с булочкой… а то я с ужина так проголодалась!

- Оууу! – взвыл Шабельский, утыкаясь лицом в пухлые ладони. – И это когда у нас появился шанс вернуть былое положение в обществе! Убирайтесь вон! Все! Это не дети! Это… проклятье!

Младшие Шабельский повернулись – и цепочкой во главе с Петром направились вон из комнаты.

- Проклятье – вовсе не мы. – проскальзывая в дверь, пробурчала Лидия.

- Во-о-он! – заорал отец – и пущенная его рукой миска разлетелась вдребезги у ног замешкавшейся Алевтины, обдав дочерей брызгами уксуса.

- Родион Игнатьевич… - умирающим голосом пролепетала Полина Марковна. - А может… Лидочке не к Мите приглядеться, все же он ее на два года моложе, а к батюшке его? Мало ли женятся на молоденьких? Старший Меркулов в чинах, а будет в еще больших…

- Вот в кого дочери ваши такие дуры?! В вас, разлюбезная Полина Марковна! Господин Меркулов в чинах, а сынок его и от матери своей, княжны Белозерской, кой какое имущество унаследовал, и Кровное Родство имеет. Если старший на Лидии женится, мы никого из девчонок за Митю уже не выдадим. По церковным заветам не положено на родне жениться!

- Какой вы грубый, Родион Игнатьевич! – по щекам Полины Марковны побежали слезы. – Да мы их и вовсе так-то не выдадим, ежели перебирать будем. - она зарыдала.

- Полюшка, прости! – Шабельский опустился перед женой на колени, зарываясь лицом в ее юбки. – Прости меня… за все! То ли я тебе обещал! Так ли мы должны были жить… По заграницам ездить, лето в Крыму, зимний сезон – в Петербурге… а не круглый год в имении детей рожать. Все проклятье наше! Предки, чтоб их… Тетушка… Ты погоди, все еще наладится, Полюшка… Лидию замуж отдадим… а хоть и за старшего Меркулова… Глядишь, генералом станет…

- За кого это вы тут замуж отдавать собрались… без меня? – раздался от дверей тягучий свистящий шепот. Родион Игнатьевич вскинул голову и со смесью злобы, страха и… жалости поглядел в глаза проклятью рода Шабельских.

Поле Митя узнал, хотя яркие сорняки, покрывавшие его взлохмаченным пестрым ковром, теперь исчезли, открывая высохшую землю, изрезанную щелям и оврагами, как пятка босоногой крестьянки - трещинами. Вырубленные напрочь рощицы торчали обугленными пеньками, будто гнилые зубы в старушечьем рту.

До горизонта землю покрывали трупы. Аккуратные, в саванах, они лежали стройными рядами – точно это было гигантское кладбище, а они просто поднялись из земли, оставив где-то в глубине свои домовины. Старики и старухи, мужчины и женщины, девушки в засохших веночках на бледных лбах, и маленькие дети, так похожие на спящих.

Митя брел меж ними, то и дело спотыкаясь о торчащие из-под саванов голые ноги – туда, где далеко-далеко над полем мертвых тел, каркали вороны. Дойти и согнать, дойти и согнать, и Митя шел, шел, шел… Нахохлившиеся крылатые силуэты становились все ближе, ближе – они перебирались от тела к телу, не обычной птичьей прискочкой, а неуклюже переваливаясь, и то и дело припадая к земле. Скрюченная когтистая лапа вцепилась в живот косматой старухе со скрещенными на груди руками, рванула… Труп лопнул, вбросив к небу брызги отвратительной черной слизи.