– Я знаю, – повторяет она. – Я знаю.

Его руки обхватывают ее, смыкаясь у нее на животе.

– Это все верно, что ты говоришь, – говорит она.

– Да, все верно…

– И это ничего не меняет. Я просто не могу.

Она берет его руки в свои и сидит неподвижно. Ее руки очень теплые и очень влажные.

Она говорит:

– Этот ребенок выбрал своей матерью меня, и… и я просто не могу отказаться от этого. Пожалуйста, пойми. Карел, пожалуйста, пойми.

Его голова тяжело давит на ее плечо.

– Ты понимаешь? – спрашивает она шепотом.

– Нет, – отвечает он.

Но это не совсем так. Не совсем. Так или иначе ситуация проще, чем он думал. Она всегда была очень простой. Последние два дня стали каким-то наваждением. Существовал только один возможный исход. Теперь он это видит.

Они сидят так очень долго, на светлом диване.

А солнце светит и светит.

– И что теперь? – спрашивает он наконец.

Он имеет в виду: «Куда это нас приведет? Куда это заведет наши жизни?»

– Хочешь есть? – спрашивает она.

– Нет, – сразу отвечает он.

Ему кажется, что он уже никогда не захочет есть. Ему вообще кажется сложным думать о чем-либо. Будущее, кажется, снова отступает в неизвестность.

– Хочешь, пойдем прогуляемся? – спрашивает она, впервые начав двигаться, поворачиваясь к нему так, что и ему приходится поднять голову. – Пойдем прогуляемся.

– Куда?

Он осматривает элегантную минималистично оформленную комнату и словно не понимает, где находится.

– Я не знаю, – говорит она. – Куда угодно. Почему бы тебе не надеть брюки?

Он покорно натягивает брюки.

Они выходят из отеля и идут в сторону Кенигштайна. По тротуару, вдоль шоссе. Иногда мимо проносятся машины. Иногда становится совсем тихо. Иногда рядом деревья или запах свежескошенной травы.

До Кенигштайна пять километров, сообщает указатель. Они не останавливаются. Лето в самом разгаре. Еще будет светло много часов. У них есть время на прогулку, было бы желание.

Каждое утро он отвозит дочек в школу, а во время летних каникул – на уроки тенниса. Обычно он только тогда их и видит, поскольку домой возвращается поздно, когда они уже давно спят. Так что он дал обещание отвозить их в школу по утрам или на уроки тенниса. И он держал обещание.

Школа так или иначе по пути к его работе. В отличие от Датского теннисного клуба. Дорога до него занимает как минимум двадцать минут. А движение по утрам довольно плотное. Он разговаривает с дочками, Тиной и Викки, пока везет их, – в основном о телепередачах, поп-музыке и знаменитостях. Тине одиннадцать. Викки восемь. Они любят говорить о телезвездах. О поп-звездах. Он знает о них немало, хотя это уже давно не область его интереса, как когда-то.

Они прибывают в теннисный клуб около девяти, и девочки берут сумки с теннисными принадлежностями и выбегают из машины, небрежно махнув ему руками на ходу, а он сидит и смотрит на них. Когда они заходят в здание, он отъезжает и включает радио. Обычно он не включает радио, пока не высадит дочек, но иногда они слушают музыку вместе в дороге, а иногда подпевают.

Но когда он один, он слушает новости. Обычно в это время говорят о спорте, без пяти девять, когда он проезжает мимо района озер.

Его «Ауди» почти новая – ей нет еще и года, – и ему нравится водить ее. Модель A4, серебристая, с черными кожаными сиденьями. Скромный, удобный салон. Можно сказать, не выделяющийся. Когда выбирал машину, он прочитал об этой модели на одном сайте, что она «четко и разумно отвечает почти всем необходимым требованиям». Ему это сразу понравилось, сама формулировка.

От теннисного клуба до его офиса в городе дорога занимает еще минут десять, в зависимости от пробок.

Иногда он опаздывает на несколько минут на утреннее совещание и старается незаметно проскользнуть и занять ближайшее место к двери, в то время как Элин уже говорит.

Сегодня утром внеочередное заседание. Элин позвонила ему очень поздно прошлым вечером и сказала, что только что говорила с Джепом, редактором отдела новостей. Он рассказал ей об одной истории, над которой работал. Это касалось министра обороны, Эдварда Далина, а точнее, подозрений относительно его романа с замужней женщиной.

– Джеп говорил с тобой об этом? – спросила его Элин.

– Нет, – сказал Кристиан.

Джеп сказал ей, что уверен в правдивости этой истории, поскольку у него был доступ к телефонным данным, не оставлявшим сомнений, – более чем однозначные сводные данные, а также, что еще примечательнее, конкретные слова из текстовых сообщений. Элин хотела знать, как Джеп смог раздобыть такую информацию, не пришлось ли ему как-то обходить закон. На это он сказал ей, что даже если и пришлось, никто из коллег к этому напрямую не причастен.

Сообщив все это Кристиану, она спросила, что он думает об этом.

Он сказал, что прежде должен сам ознакомиться с информацией.

Сегодня утром они как раз собираются обсуждать это.

Приехав, Кристиан видит Джепа и его заместителя Дэвида Джесперсена у дверей комнаты для совещаний. Тучный Джеп сидит на единственном стуле, держа в руке пластиковый стаканчик с водой.

– Элин еще здесь? – спрашивает Кристиан.

– Она там с Мортеном, – отвечает Джеп.

Ему должно быть около шестидесяти. Он работает в газете, в должности редактора новостей, с тех пор, когда Кристиан только устроился сюда на практику.

– Обсуждает с ним твои сомнительные телефонные сведения? – спрашивает Кристиан.

Джеп пожимает плечами. У него совсем нет шеи, и в этом есть что-то отталкивающее. Его лохматые седые волосы подстрижены «под горшок».

– Что именно ты раздобыл? – спрашивает его Кристиан.

Он знает, что Джеп не посвящает его в свои дела, имея прямой выход на Элин, и при любой возможности старается обойти его. Джеп хотел стать заместителем редактора, когда эта должность открылась два года назад – однако ее получил Кристиан, который тогда работал редактором отдела шоу-бизнеса и теленовостей и был моложе его на двадцать лет. С тех пор отношения между ними не особенно теплые.

Глядя в свой стаканчик, Джеп говорит:

– Я тебе там скажу. Не хочу два раза повторять.

– Ну, хорошо, – кивает Кристиан и, повернувшись к Дэвиду Джесперсену, здоровается с ним.

– Привет, приятель, – отвечает Дэвид.