— Понял. Сам решу.

Артём подзывает официантку, а я из-за мыслей даже не слышу, что он заказал. Но уже через пару минуту нам приносят бутылку красного вина, девушка в форме берет у нас заказ на горячее, разливает по бокалам полусладкое и уходит. Я гуляю взглядом по залу, пытаясь отвлечь себя от мыслей о сидящем напротив мужчины. Плохо выходит. А Артём же просто молчит.

— Прости за вчерашнее, — наконец прерывает установившееся за нашим столиком молчание Стельмах.

— Забыли, — все, на что меня хватает.

— Пойми ты! — устало выдыхает мужчина, и это заставляет меня взглянуть на него. — Я не могу дать тебе того, что тебе нужно, Лия.

— Откуда ты знаешь, чего я от тебя хочу?

— Я не умею любить. Не знаю, что такое семья. И оно мне не нужно! — в сердцах выдает он странное и неожиданное признание, и мне больно такое слышать. Я знаю, уверена, что он лучше, чем думает о себе.

— Ты наговариваешь на себя. Любой хочет семью, и любить — это не так уж и плохо. У тебя же были родители, неужели ты никогда не хотел…

— Не хотел, — отрезал Стельмах и замолчал. Желваки ходят на лице, брови нахмурены, этот разговор ему неприятен. Да я тоже не испытываю особого удовольствия, узнав, что человек, в которого влюблена всю сознательную жизнь, прямо говорит, что ему никто не нужен. За Майю стало обидно. Он мог бы быть неплохим отцом. Я уверена в этом.

— У меня никогда не было семьи, — прерывает молчание Артем, в длинных пальцах покручивая пустой бокал. — В нормальном понимании этого слова. Отца я просто не знаю, а мать… она была отвратительно женщиной. Пила, трахалась со всеми подряд. Падшая женщина. Я думал, хуже, чем каждый вечер наблюдать пьяную, синюю рожу матери, уже быть не может. Ошибался. Когда мне было десять, я попал в детский дом. Вот тогда-то и началась борьба за жизнь.

Мои сжатые в кулачки ладошки похолодели. Краска отлила с лица, и, надо полагать, я стремительно бледнела. Потому что Артем откинулся на спинку стула и грустно усмехнулся:

— Я же говорю. Я не знаю, что такое семья.

— Я не знала, что ты из детского дома. Я всегда думала…

— Откуда ты могла меня знать? Не уверен, что Серганов стал бы тебе рассказывать о моем прошлом.

Знала. Рассказывал. Ненавязчиво и издалека я научилась доставать из отца нужную информацию.

— Но ты же поднялся? Несмотря на такой пример, неужели ты никогда не хотел доказать самому себе, что ты не такой, как твои предки?

— Поднялся. Потому что упираюсь, как баран, и пру напролом. В двенадцать меня мотало из одного участка в другой, в пятнадцать я чудом не загремел в колонию для несовершеннолетних. Твой отец меня вытащил из этого дерьма. Хотя сам мог бы и… — Артём ставит бокал на стол и машет головой. — В восемнадцать, смешно сказать, но опять же именно твой отец сдал меня военкомату. Взял за шкирку, выцепил в подворотне и притащил в приемную комиссию.

— Ты шутишь?

Артем только усмехается и продолжает сыпать признаниями.

— Вот с того момента мозг встал на место. В юношестве я хотел быстрых больших денег, а когда вернулся из армии, у меня был уже достаточно обширный опыт. Тогда я вступил на эту долгую лестницу вверх.

— И ты дошел до конца?

— У этой лестницы конца нет. Только когда скрюченного в катафалке увезут. Вот тогда да, конец.

— Хорошо. С детством была беда…

Опять кривая усмешка.

— Рассуждаешь, как маленькая избалованная девчонка.

— А я похожа? На маленькую и избалованную?

— На маленькую? Да. На избалованную? Нет.

— У тебя были женщины?

— Ты сейчас серьезно спросила?

Я вздохнула, закатила глаза и покачала головой:

— Я не о сексе.

— Отношения? Нет, Алия. Не было.

— Не верю.

Он лишь пожимает плечами и подзывает официанта. Парень в белой форменной рубашке подбегает, быстро откупорив новую бутылку, разливает красное шардоне и уходит.

— Ты не жил ни с кем?

— Нет.

— И никогда не хотел?

— Нет. Мне комфортно одному. Я не знаю, что такое жить с кем-то. Прогибаться в угоду чьим-то «хочу».

Я не знаю, что сказать. Что ответить на все эти признания. Решаю задать последний вопрос, ответа на который жду со страхом:

— Тебя к какой-нибудь девушке тянуло? Я имею в виду не физиологию, не падение на красивую фигурку. Эмоционально?

Не знаю, какой я ответ хочу услышать. Но если сейчас Стельмах признается, что кто-то его "цеплял", наверное, разревусь. Потому что мне, похоже, и правда ничего не светит. И никогда не светило. Я в его глазах маленькая глупая девчонка до сих пор.

— Нет, — уверенно выдает мужчина. И немного погодя… — До недавнего времени.

Сердце ухает вниз.

— Жанна? — имя его любовницы выходит с небольшим рычанием и недовольством.

— Мы с ней спим уже три года. И нет, это не Жанна.

— Тогда кто? Как ее зовут?

— Зачем ты хочешь знать ее имя?

— Мы знакомы?

Чувствую себя глупо, но не могу остановиться.

— Знакомы и достаточно хорошо.

— Кто она, Стельмах? И почему, если тянет, ты ничего не делаешь?

Он молчит. Смотри на меня и молчит. Минута, две, три. Думаю, он уже не ответит…

— Ты.

— Что, прости?

— Алия ее зовут. А почему ничего не делаю? Думаю, догадаться нетрудно. В загс я тебя не поведу, а уложить в постель дочь друга — это даже для меня слишком эгоистично.

— А ты не думал, что я и не хочу с тобой в загс?

Ложь. Но меня не остановить. Его признание поражает, как шаровая молния, прямо в ноющую рану в сердце. Готова ли я принять от него только то, что он может дать? То же, что и всем своим бесчисленным подругам? Готова ли я потеряться в омуте страсти и лечь с ним в постель, зная, что дальше ничего? Готова. Устала. Мне надоело бороться, и, даже если потом буду по кусочкам собирать разбитое сердце, я хочу перешагнуть эту грань. Хочу взять предложенное и хотя бы один день почувствовать себя его женщиной.

— Я не питаю никаких надежд и после сказанного сегодня вполне осознаю, какой ты.

— Ну и зачем тебе, молодой и красивой девушке, это надо? — он подается вперед и упирается локтями в стол.

— А если екает? Залипла, Стельмах. Такое и у женщин бывает.

По его лицу вряд ли можно понять что-то наверняка. Однако глаза! В них буйство красок. Они уже темные, как ночь.

Он так близко. Лицо Артема всего на расстоянии вытянутой руки. Я вижу каждый изгиб, каждую морщинку и волосок его сексуальной щетины. Хочу прикоснуться, но боюсь искр, летающих между нами — просто шибанет током.