больше всего на свете боялась того, кто так настойчиво дышит мне в спину. Добежав до середины второго этажа, у меня возникла мысль забежать в одну из палат. Но в моей быстроработающей голове возникли несколько препятствий. Во-первых, неизвестно в какой палате есть люди. Если я заскочу в первую попавшуюся, а там окажется пусто, то для моего преследователя это будет только на руку. А, во-вторых, если мне все-таки повезет, и вокруг меня будут люди, неизвестно, как поступит «шляпа». Насколько уже стало ясно, он не останавливается ни перед чем, а рисковать ой как не хотелось.

Удача пришла, откуда не ждали. Дверь одной из палат распахнулась и появилась «церберша» с коробкой конфет под мышкой. Завидев меня, она встала на дыбы, уперла руки в бока и завизжала, как старая не смазанная телега.

– Ты сдурела, что ли? А ну-ка марш в палату!

– Вызывайте полицию, – крикнула я, пытаясь проскочить мимо нее, одновременно оглядываясь и прикидывая: куда мог деться тот мужик?

– Я тебе сейчас такую полицию устрою! Ишь, что удумала, – заходилась «церберша», а из палат начали высовываться любопытные носы. Мне все-таки удалось проскочить мимо нее, но к выходу я бежать не спешила, понимая, что «шляпа» за это время прекрасно мог переместиться и поджидать меня у выхода на первый этаж.

Я резко изменила траекторию и свернула к окну. Со второго этажа прыгать не очень хотелось, но другого выхода я не видела. В больнице один-единственный выход и наверняка там меня уже ждут. Я встала на подоконник и посмотрела вниз. Не очень-то и высоко, но даже такая высота может мне навредить. Вспомнив, что меня вообще могут прибить с минуты на минуту, я глубоко вздохнула и прыгнула вниз. Приземлившись в огромную кучу с песком, на мои глаза навернулись слезы, ручьем стекая по щекам. Такую сентиментальность я тоже отнесла на счет моего положения, быстро вылезла из песка и прикинула, куда бы лучше отправиться. У меня с собой ни телефона, ни денег; выгляжу я похлеще, чем цыгане; да еще и босая. Перспективка не радостная. Идти нужно к Сухареву, но топать до него прилично и я просто не представляла, что мне делать дальше. Сначала нужно оказаться как можно дальше от больницы, потом решать. Остановившись на этой мысли, я отправилась в темноту многоэтажек.

***

Через полчаса я опустилась на лавочку в одном из дворов. Босые ноги замерзли и отказывались нести меня дальше. Штаны промокли до колен, да и вообще чувствовала я себя хуже, чем разбитое корыто. Я сидела на лавке, запрокинув голову, и размышляла, как я могла оказаться в таком незавидном положении. Я даже представить себе не могла, что однажды мне придется ночевать на улице под открытым небом. С каждой секундой я дрожала все сильнее, проклиная себя за то, что не позаботилась взять с собой кофту. Хотя простая кофта моего положения не спала бы, так как окончательно для моего не завидного положения хлынул дождь, громко постукивая по лавке и асфальту. Я уже было решила разреветься от жалости к себе, но слезы не шли, отчего я разозлилась и сильно ударила кулаком по лавке. Прикрывая глаза, мелькнула мысль, что неплохо было бы переместиться к одному из подъездов, чтобы хоть немного спрятаться от дождя. Мои онемевшие от холода ноги опротестовали мой порыв, я как можно сильнее обхватила себя руками и все-таки разревелась.

Либо я потеряла сознание, либо просто уснула, но открыла глаза оттого, что кто-то сильно трусил меня из стороны в сторону, держа за руки. Передо мной стоял мальчуган лет десяти, взволнованно меня осматривая.

– Ну, наконец-то, – громко выдал пацан, а я от удивления раскрыла рот и расхохоталась. Мальчик принял серьезное выражение лица, приподняв одну бровь. Да, для своего возраста он выглядел чересчур взрослым. – Ты чего ржешь? – спокойно спросил он.

– Ржут лошади в стойле, когда гулять хотят, – буркнула я и попыталась подняться. Не поддержи меня пацан в ту секунду, я бы со всего размаха шлепнулась в огромную лужу.

– Слышишь, коза, – еще больше удивил меня паренек, толкая обратно на лавку, – ты чего выпендриваешься?

– А ты почему так со мной разговариваешь? – обиделась я.

– А как с тобой еще разговаривать? Сидит какая-то оборванка под дождем. Я думал ты сдохла.

– Придется тебя расстроить, малыш, – заявила я, стараясь хоть немного собраться с мыслями. – Я планирую дожить до девяноста.

– Это ты круто махнула. Минимум сутки, – усмехнулся он. От иронии судьбы я вновь весело засмеялась. – Ты ненормальная, что ли?

– Я просто совсем недавно уже слышала ту же самую фразу, – отозвалась я.

– Ты кто такая? – вновь посерьезнел мальчик.

– А я уже и сама не знаю, – вздохнула я, мгновенно загрустив.

– Бомжиха, что ли? – пытал новый знакомый.

– Да нет. И дом есть, и работа тоже. А идти некуда…

– Я тебя понимаю, – по-взрослому заявил парень.

– А ты почему один на улице в такой час?

– Да папка мой с мужиками зарплату обмывает. Попросил меня погулять немного.

– Он у тебя запойный, что ли?

– Запойный, – вздохнул мальчик.

– А мама твоя? Почему она от него не уйдет?

– А нет у меня мамки. С папкой живу.

– Умерла? – на мои глаза навернулись слезы. Я всем сердцем жалела этого маленького человека, который выглядел взрослее и опытнее восьмидесятилетней бабки.

– Почему умерла? – удивился он. От такого спокойствия мои слезы мгновенно высохли, а глаза широко распахнулись. – Сбежала.

– А как же ты? – ошарашенно воскликнула я.

– Зачем я ей нужен? У нее своих двое от нового хахаля. А я с папкой живу. Он от такого дела запил по-черному. Хотя иногда просыхает. Бывает, недели по две не пьет. Мы тогда с ним и в кино ходим, и жрем нормально. А, как дружки его нагрянут, так все. Считай, месяц можно смело гулять.

Я была не слабо удивлена поворотом событий и огромному спокойствию этого маленького человека. Он еще не видел жизни, а вот жизненного опыта у него хоть лопатой греби.

– Как тебя зовут?

– Мишка. А тебя?

– А меня Анька, – хихикнув, ответила я, думая о том, что мне этого мальчика сам бог послал.

– А лет тебе сколько?

– Одиннадцать, – отмахнулся он. – И чего ты, Анька, на лавке спишь, раз дом есть? Тоже родаки водку трескают?

– Да нет у меня никого, – вздохнула я. – Да и вообще тебе лучше не знать о том, что бывает в жизни. Особенно, когда это чужая жизнь.

– Что ты со мной, как с маленьким разговариваешь? – рассердился Мишка. – Я, между прочим, не такой уж глупый, как