Последующий разговор с Милочкой тоже меня напряг. Она терпеливо выслушала мое сочинение на тему «как я провела день» – я живописала утренний набег на рынок с целью покупки свежего творога и фруктов, поездку в Новый Свет, лазание по горам с фотоаппаратом, возвращение в Феодосию, посещение любимой «Морячки», – никак его не прокомментировала и лишь сухо поинтересовалась, достаточно ли у меня денег и не нужно ли мне выслать еще. Заверив ее, что с деньгами у меня все обстоит замечательно, я попросила ее пригласить к телефону Костика, на что она ответила, что он допоздна задержится в редакции и, скорее всего, чтобы не беспокоить ее с детьми, останется ночевать у тетки Маргариты. Последнее мне очень не понравилось, так как за десять лет их брака не было такого случая, чтобы зять не ночевал дома. И что-то подсказало мне, что над нашими с ним головами собирается нешуточная гроза…

Вечером, укладывая Веру Дмитриевну спать, я рассказала ей о своих подозрениях по поводу гувернантки и попросила оказать мне одну небольшую любезность.

– Какую? – поинтересовалась старушка. Я изложила. Она захихикала и с удовольствием согласилась.

Я долго ворочалась в постели. Мне опять не давало уснуть ощущение, что я пропустила что-то очень важное, что-то такое, что позволит мне расставить по местам все известные мне факты. И еще почему-то в голове вертелся вечерний разговор в беседке с хозяином дома. Надо же, он, как и я, в молодости увлекался фантастикой, читал Лема, как и я, несколько раз смотрел «Солярис». По всему выходит, что он моей масти. С этой мыслью я и уснула.

Утром в доме стояла предпраздничная суматоха, к которой я, слава богу, не имела никакого отношения. Единственное, в чем мне довелось поучаствовать, так это в процессе одевания именинницы: мать с гувернанткой хотели надеть на нее голубое платье, а она предпочла розовое. В результате прений случилась истерика, и меня, как уже зарекомендовавшего себя специалиста в области укрощения Алисы, пригласили на помощь. С задачей я справилась, но посчитала своим долгом еще раз напомнить Галине, что девочку стоит показать хорошему детскому психоневрологу. Удивительно, но на этот раз она с моим мнением согласилась.

Гостей ждали к полудню, но уже к половине двенадцатого представители фирмы «Фиеста», обслуживающей праздник, были облачены в костюмы сказочных персонажей и клоунов, балетные артисты, приглашенные Верой Дмитриевной из детского театра, разминались перед выступлением, а оперные – пробовали голоса. Официанты в белоснежных манишках вносили последние штрихи в сервировку столов, накрытых под тенью ярких шатров. Горничная Зоя с обезумевшими глазами носилась между спальней хозяйки и детской. Люся-Люсьенда, все-таки выбившая себе право сделать праздничный мильфёй, колдовала на кухне, встречая тигриным рыком каждого, кто пытался отвлечь ее от этого возвышенного занятия. Садовник устанавливал в напольных и настольных вазах букеты свежесрезанных роз и всяческую икебану. Агнесса Николаевна, словно полководец перед сражением, придирчиво оглядывала свои «позиции» и, как всегда, была корректна и невозмутима. Короче, дым стоял коромыслом. Бездействовали только мы с Верой Дмитриевной. Она, хорошо причесанная и облаченная в красивый брючный костюм и элегантные итальянские туфли, сидела в инвалидном кресле у себя в комнате и листала свежий номер журнала «Космополитен». Я, сменив униформу на джинсы, майку и трикотажную кенгурушку с очаровательной зеленой ящеркой в стиле Гауди, привезенную мной из Барселоны, спустилась на лужайку к месту празднества, где старалась выбрать лучшие точки для фотосъемки.

Первым гостем был, как ни странно, вечно опаздывающий Евгений Эммануилович. В нежно-кремовом летнем костюме из шелковой чесучи, благоухая дорогим парфюмом, он вручил имениннице подарок – огромную, ростом с Алису, английскую куклу ручной работы, поцеловал ручку Галине Герасимовне, пообщался с хозяином дома и, сопровождаемый мною, направился в комнату Веры Дмитриевны, чтобы выполнить свой профессиональный долг.

– Ну, как мы себя чувствуем? – вопросил господин Лисовский, глядя на золотые швейцарские часы у себя на запястье и считая пульс «больной».

– Вполне нормально. Скажите, а мне можно побыть на празднике? – медовым голосом спросила Вера Дмитриевна.

– Только если недолго. Все-таки суета, музыка, громкие звуки, детские крики, все это способно вызвать повышение артериального давления, что при вашей болезни нежелательно.

– Простите, при какой болезни? – встряла я в разговор.

Евгений Эммануилович смерил меня с ног до головы удивленно-возмущенным взглядом.

– То есть как это – «при какой»? Деточка, вы что? Вы ухаживаете за больной и не знаете, чем она болеет? Вера Дмитриевна перенесла левосторонний ишемический инсульт.

– Да не было у нее никакого инсульта…

От моей наглой реплики его лицо приобрело сначала пунцовый, а потом пепельный оттенок, и я испугалась, что инсульт сейчас случится именно с ним и прямо на моих глазах. Но, слава богу, все обошлось.

– Нет, вы посмотрите, какая нахалка, – обратился он к Вере Дмитриевне, демонстративно не замечая меня и в пылу праведного гнева не обратив внимания на то, что выражение глаз его пациентки приобрело весьма ироничное выражение, – эта несчастная сиделка, которая умеет только горшки выносить, позволяет себе хамить кому? Мне, академику!

– Ну почему хамить, – Вера Дмитриевна легко встала с инвалидного кресла, грациозно прошлась по комнате и села на диван, непринужденно закинув ногу на ногу. – У меня действительно не было никакого инсульта, и надеюсь, тьфу-тьфу-тьфу, – она постучала по деревянной ручке дивана правой рукой, которую еще минуту назад держала расслабленной, как это и положено паралитику, – что его не будет в обозримом будущем.

Я ею просто залюбовалась: какой артистизм! Какой шарм! Какое обаяние! И все, как говорится, «в одном флаконе». Ай да Вера Дмитриевна! Реакция Евгения Эммануиловича была несколько иной: он упал в кресло, дрожащей рукой вынул из кармана платок, вытер потный лоб и с искренним недоумением изрек:

– Как это все понять?

Ответила ему я:

– Очень просто. Вера Дмитриевна симулировала инсульт, и вы на это купились.

– Но позвольте, ей поставили диагноз в больнице. Я же читал историю болезни!

– История болезни была липовой. Такой же липовой, как ваши кандидатская степень и диплом о высшем медицинском образовании.

– Но как вы смеете! Да кто вы такая!?

– Обыкновенный врач, но, в отличие от вас, с честно заработанным дипломом и десятилетним стажем работы хирургом в московской клинической больнице (и я назвала номер нашей больницы, кстати, весьма известной).

– Нет, я этого не оставлю, я позвоню вашему главврачу, и вы вылетите с работы, как пробка из бутылки!

Евгений Эммануилович еще хорохорился, но чувствовалось, что запас прочности у него на исходе.

Я придала своей физиономии то самое выражение холодной стервозности, которым на работе пугаю молоденьких и нерадивых медсестер, и отчеканила своим, по определению Люси-Люсьенды, командирским голосом: