На самом же деле к этому нормативному, активно навязываемому нам подходу мы имеем некое фактическое дополнение: да, ты — россиянин, но если сохранил свою этническую принадлежность, то ты больше чем просто россиянин. Если мы принимаем гражданскую модель в её европейском формате, как единственно возможную, значит этническая идентичность по умолчанию преодолена. Проект гражданской политической нации не предусматривает вложений: ты либо гражданин — россиянин, представитель дробной массы, либо оказываешься вне нормативного поля и подлежишь дальнейшей, принудительной интеграции в гражданское общество[283]. Если же ты чеченец или русский — представитель коллективной субъектности, наличие которой допустимо, — то это уже не «гражданская политическая нация» модерна[284], а традиционное государство — стратегическое единство многообразия коллективных идентичностей. В таком традиционном государстве гражданство — не единственно возможный статус идентичности, но лишь юридическая формальность. Но в современном — modern — формате государства-нации — любая естественная или органическая коллективная идентичность не нормативна. А если она есть, то она должна быть преодолена — мягко и постепенно, или жёстко и быстро. И тот, и другой вариант мы можем наблюдать в истории современного мира. Но не дай нам Бог всерьёз начать этот процесс на Северном Кавказе.

Суммируя все перечисленные факторы, можно сказать, что «исходу» русских с Кавказа способствует складывающийся неблагоприятный именно в их отношении социальный климат, имеющий как свои безличные, преимущественно экономические предпосылки, так и своё лицо — так называемый малый национализм титульных этносов северокавказских национально-административных образований. Собственно, сами эти административные формы — так называемые национальные республики — и являются, по сути, причиной, фундаментальной институциональной предпосылкой этих процессов. Ибо именно в рамках становления этих национальных республик и происходит та самая социальная гомогенизация, но только не под общий стандарт «россиянства», а под стандарты того или иного «титульного» народа или этноса, что подробнее будет рассмотрено в последних главах данной книги.

Суммируя же всё изложенное в Главе 2 данной книги, можно сделать парадоксальный вывод о том, что наименее тяжёлое положение русские на сегодня переживают там, где их практически не осталось. В Чечне и Ингушетии картина сейчас довольно спокойная. В частности, по Чечне за последние несколько лет группой исследователей данной проблематики не зафиксировано ни одного эпизода притеснения русских. Сказывается и полная информационная закрытость происходящего в республике, и тотальный контроль над СМИ со стороны властей. Не последнюю роль играет и страх русского населения, боязнь сообщать о подобных фактах. Однако решающую роль в стабилизации ситуации в Чеченской Республике всё же сыграла политика её главы Рамзана Кадырова, который действительно внимательно и с особой заботой относится к оставшимся на территории Чечни русским. А осталось их в Чечне и Ингушетии, по разным сведениям, от одного до двух процентов от общей численности населения. И это не сильно отличается от данных, предоставляемых официальными органами власти.

В тех же республиках, где русских больше, ситуация тяжелее, а именно в Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и даже в Северной Осетии; несмотря на то, что там в основном православное население, — фиксируется наибольшее количества фактов притеснения именно в отношении русских. Проблемы есть и в Адыгее, несмотря на то, что русских там большинство. С переменным успехом дела обстоят в Дагестане, где количество русских постепенно приближается к «чеченской планке».

Немаловажен и тот факт, что отток русских с Северного Кавказа происходит в контексте моноэтнизации национальных республик и «национализации» местных административных и производственных институций. Как сформулировал происходящее тогдашний начальник отдела по национальной политике Чеченской Республики Вадуд Гериханов, перед нами встаёт проблема «возрождения полиэтничности» российского Кавказа[285]. Однако полиэтничность, которая вполне соответствует формату традиционного государства, является проблемой именно и исключительно для государства-нации, то есть для проекта создания пресловутой «гражданской политической нации» россиян. Что же является реальной проблемой в любом случае и при реализации любой из стратегий, так это наделение традиционных этносов и народов Северного Кавказа политическими функциями. А это и есть та самая «мина замедленного действия» под целостность России, о которой не раз высказывался глава государства Владимир Путин. Ибо конечным и наиболее пагубным следствием моноэтнизации данных политических субъектов — так называемых «национальных республик» — является именно усиление «центробежных сил», то есть усиление тенденций на выделение соответствующих территорий из состава РФ под лозунгами создания на их основе полноценных независимых национальных государств. И здесь русский фактор становится последним реально действующим инструментом сохранения целостности российской государственности. Именно о русском факторе и его влиянии на происходящие на Северном Кавказе процессы и пойдёт речь в следующей главе.

Кавказский регион является сегодня одним из самых главных стратегических центров политического господства на Евразийском континенте. Россия в имперский романовский и советский периоды с огромным трудом и неимоверными усилиями добилась политической и экономической интеграции этого важнейшего региона в евразийское геополитическое пространство, но сегодня его катастрофически теряет. Одним из главных этапов отторжения Кавказа от России и выведения его в зону атлантистского стратегического контроля и является провоцирование оттока русского населения с Северного Кавказа, что приводит к снижению влияния русского культурно-цивилизационного присутствия, влекущему за собой утрату стратегического контроля. Всё это неизбежно сопровождается социально-экономической стагнацией, ибо колониальное присутствие Запада где бы то ни было выражается лишь в эксплуатации и разграблении захваченного пространства, что свойственно империям морского типа. В то время как русское присутствие сухопутной империи реализует противоположный — обустраивающий принцип в отношении пространств, вошедших в имперский культурно-цивилизационный ландшафт Большой России. Основные факторы русского присутствия и будут рассмотрены в данной главе.