Казалось, весна идет по земле вместе с ними; куда бы они ни пришли, природа просыпалась, словно маленькие круглые Талатовы копыта высекали зелень прямо из земли. Будто последние белые волоски его зимней шерсти, падая на землю, творили вокруг волшебство. На ночь они останавливались под деревьями, окутанными дымкой едва проклюнувшейся листвы, а по утрам их встречали развернувшиеся и напоенные соком листья. Даже трава, на которой лежала Аэрин, за ночь становилась гуще. Талат, казалось, молодел с каждым днем, сверкая на солнце свежей белизной, и неутомимо трусил милю за милей. А за ними следовали птицы, листья раскрывались для них, а цветы источали свои ароматы. Аэрин не могла надивиться и не верила своим глазам. А потом снова верила. Но, судя по солнцу, они неуклонно двигались на север, а твердая сталь Гонтурана под рукой напоминала, почему они движутся туда.

Сначала, покинув Люта, они спустились на лесистую равнину и повернули направо, то есть на север, в предгорья. И здесь трава доходила Талату до колен, и он двигался по зеленому шелестящему морю, словно корабль. Перед ними трава была тоньше, а за ними, когда Аэрин оборачивалась посмотреть, оказывалась гуще всего именно там, где прошел конь, и зеленые волны расходились от его следа широкими плавными валами. Аэрин рассмеялась:

— Полагаю, мы все-таки путешествуем не одни, хотя наши спутники предпочитают хранить молчание.

Талат наставил уши назад и прислушался.

Но вскоре они снова начали подниматься в горы, и здесь весне стало труднее следовать за ними, хотя она не оставляла попыток. Аэрин не направляла Талата сознательно — не больше, чем когда искала Люта. Они оба знали, куда лежит их путь, цель сама влекла их вперед. А сзади подгоняла весна. Они забирались все выше, солнце вставало прямо над ними и садилось почти за спиной, мягкая почва под ногами сменилась камнем, и копыта Талата звенели, ударяясь о него.

Первые шаги Талата по каменистой земле исторгли из нее жесткий предостерегающий звук. В них слышался грохот судьбы, утраты и поражения, и Талат шарахался от собственных ног.

— Чушь, — сказала Аэрин и спешилась, прихватив Гонтурана.

Она занесла меч над головой и обрушила вниз, вонзив его в тропу перед собой, и та оказалась вовсе не камнем, но землей. И когда Аэрин снова вытащила клинок там проросли крохотные стрелки травы. Она опустилась на колени и собрала горсть почвы и камушков с крохотного пятачка рассеченной земли и запустила собранное как можно дальше. Рассыпаясь, кусочки земли мерцали. Следом за первой полетела вторая горсть. Когда Аэрин подбросила ее в воздух, запахло смятыми листьями сарки, и, глянув вперед, она увидела стройный серый побег с длинными листьями, — и как только она не заметила его раньше? На его верхних ветвях сидела птица и пела. А вокруг подножия деревца обвилась набухшая почками лоза сарки, которая и источала густой пряный запах.

— Что за приятное местечко, — сухо заметила Аэрин, и слова, словно подхваченные кем-то, стремительно отлетели от нее и отдались эхом в каком-то тесном месте, вовсе не там, где она стояла.

Рука ее на рукояти Гонтурана чуть напряглась. Но Аэрин вскинула подбородок, как будто кто-то мог ее видеть, и снова оседлала Талата. Теперь его копыта цокали весело, словно по мощеным улицам Города, и между камнями росла трава, а в трещинах скал у них над головами там и сям лепились ростки диких цветов.

Ощущение, что за ними наблюдают, росло по мере продвижения, хотя они никого не видели. Разве что по ночам шорохов раздавалось больше, чем когда они еще ехали внизу по равнине, и больше виднелось во тьме странных отблесков, похожих на глаза.

На пятую ночь после того, как она воткнула Гонтурана в землю, и на двенадцатую с тех пор, как она покинула Люта, Аэрин поднялась от костра и сказала во тьму:

— Выходите уже и скажите мне, чего вы хотите.

Собственные слова напугали ее: они прозвучали так, будто она знает, что будет делать потом, хотя она совершенно этого не представляла. И когда спустя несколько мгновений нечто действительно пришло и мягко прижалось к ее ногам сзади выше колен, Аэрин пошатнулась и едва не упала. Она замерла. И увидела перед собой мерцание множества приближающихся пар глаз. Ростом их обладатели примерно такие же, как и существо, которое подошло сзади. Скрещенные на груди руки заныли. Она с бесконечной неохотой разогнула правый локоть, позволила руке повиснуть за спиной и почувствовала дыхание существа. Аэрин закрыла глаза, а потом открыла их, невольно вскрикнув, когда по тыльной стороне ладони кто-то провел очень шершавым языком. Вес, прижатый к ее ногам, сместился, и в ладонь уперлась круглая голова.

Она с ужасом посмотрела через плечо, и громадная кошка из диких горных фолстца, способная унести целого барана или свалить лошадь, принялась урчать.

— Приятно с вами познакомиться, — нетвердо произнесла Аэрин. — Наверное.

Глаза привыкли к темноте, и в тенях она различила других фолстца, десять, дюжину, шестнадцать, двадцать… Приближаясь, они беспокойно рыскали в подлеске: кошки есть кошки, какого бы размера они ни были, они никогда не желают признаваться, что идут к человеку. Все, кроме той, что согревала правую ногу Аэрин, урча так, что дрожь передавалась девушке. Наконец фолстца расселись перед человеком полукругом, моргая зелеными, желтыми или карими глазами или глядя в пространство, словно не в силах сообразить, как это они здесь оказались. Некоторые сидели аккуратно, обернув лапы хвостами, другие растянулись, как котята. Одна или две повернулись спиной. Они были всех размеров и возрастов, от молодняка, чьи лапы и уши казались не по размеру велики, до старейшин с поседевшими от возраста мордами.

— Ну, — сказала Аэрин. — Уверена, я… э-э… благодарна за ваше общество. Если Агсдед беспокоит и вас, думаю, вы сможете пригодиться при нашей… э-э… встрече.

Словно это послужило им сигналом, коты поднялись и неторопливо направились к костерку, где прижимал уши и закатывал глаза Талат.

— Нет, — задумчиво сказала ему Аэрин, — по-моему, это скорее друзья, — и опустила взгляд на тварь, которая теперь заплелась ей в ноги (для этого фолстца пришлось немного поджаться) и ласково терлась головой о бедро.

Этот зверь был самый крупный из всех. Остальные устроились вокруг огня, одни кучками, другие отдельными клубками или завитушками. Тот, что теперь сидел и смотрел на Аэрин, был черный, с желтыми глазами и короткими острыми ушами с длинными шелковистыми кисточками. На шее и на спине у него виднелись размытые серые пятна, спускавшиеся по плечам и задним лапам. Аэрин заметила промелькнувшую в его глазах искру и подобралась как раз вовремя, когда он вскочил на задние лапы и положил передние ей на плечи. Дыхание его мягко касалось ее лица, а кончики усов щекотали щеку. Кот был слегка разочарован, когда она устояла на ногах и уставилась в ответ. Затем он снова опустился на все четыре и бесшумно направился к ее постели, раскатанной возле огня, подвигал ее лапой, пока не переустроил на свой вкус, растянулся на одеяле во всю длину и улыбнулся Аэрин.

Аэрин посмотрела на него. Посмотрела вокруг: остальные коты пристально наблюдали за ними, прищурившись, при всей их расслабленности. Ни один больше не поворачивался к ней спиной. Она взглянула на Талата — бедняга отступал, пока не уперся крупом и поджатым хвостом в дерево, и до сих пор прижимал уши. Она бросила тоскливый взгляд на Гонтурана, висящего на дереве по другую сторону костра, куда она сама поместила его, когда разбивала лагерь. Гонтуран мерцал в свете пламени, но Аэрин почудилось, что меч дразнит ее так же, как и большой кот, и поняла, что отсюда помощи ждать не приходится.