Кто бы из них знал, что у Зубра на уме? Пока в кармане у каждого нет машинки для отчетливого и надежного чтения мыслей, приходится доверять логике. Хотя, если разобраться, Турецкий и Грязнов угрожают и ему, оставшемуся на свободе. Разве не преследует он убийством «ментов поганых» собственные цели? Гибель таких важных фигур, как Турецкий и Грязнов, вызовет неразбериху в следствии, под соусом которой Зубр может ускользнуть сквозь пальцы. Он получит деньги от мэра. С помощью этого миллиона «гринов» и воровского общака он накопит сил, подберет новых людей, выучит их… Свято место пусто не бывает! То место, которое не свято, тоже не привыкло пустовать.

Что же касается Антона Сапина, то да, конечно, Законник — лучший из лучших киллеров на все Черноморское побережье. Однако причина, по которой Зубр задумал и осуществил его побег, заключается не только в его умениях, но и в его… внешности. Как выяснилось, эта внешность по-своему уникальна… уникальна особым образом…

21 февраля, 00.32. Максим Кузнецов

Многие мальчики хотят, когда подрастут, стать военными или сыщиками: настолько многие, что просто трудно понять, откуда берутся клерки, почтальоны и официанты. Многие мальчики, носясь по закоулкам двора с игрушечным автоматом наперевес и старательно изображая звуки «ты-ды-ды-ды-ды», которые, по их мнению, имитируют стрельбу, мечтают хотя бы минуту подержать в своих еще совсем не сильных руках настоящее боевое оружие. Это считается естественным: мужчине с детства положено проявлять воинственность и агрессивность.

Если принять описанное выше поведение за норму, Макса следовало бы признать ненормальным. В детском садике воспитательница вечно вытаскивала его из угла, куда он забивался, предпочитая шумным коллективным играм исследование заводного автомобильчика, который срочно стоило разобрать, чтобы посмотреть, что заставляет его ездить. Если воинственные товарищи по детсадовскому обществу его слишком донимали, мог надоеду стукнуть (уже в том нежном возрасте его солидные кулаки весили очень много), чтобы вернуться к мирным занятиям. Он никогда не представлял себя героем-завоевателем, генералом или хотя бы рядовым борцом со злом. В частное охранное предприятие его привела не жажда поучаствовать в восстановлении справедливости, а зарплата и условие неограниченного пользования Интернетом, в котором Макс мог без устали проводить целые сутки напролет. Денис Грязнов, посмеиваясь над ним, предложил натаскать его в стрельбе для последующего получения права ношения личного оружия, пусть даже стреляющего резиновыми пулями. Макс на провокацию не поддался. Пять воскресений подряд он вместе с Денисом посещал тир и каждый раз показывал такой вопиющий уровень промахов, что даже слепой по чистой случайности мог бы его превзойти. Денис честно терпел, но в конце концов плюнул на это дело, решив, что Макс либо вообще неспособен к стрелковому спорту, либо усиленно притворяется. Так или иначе, единственным оружием, на ношение которого согласился Макс, остался газовый баллончик. И тот ни разу не пускался в ход: объемистая фигура и своеобычный вид — то ли чистюля-бомж, то ли неряшливый хиппи — охраняли Макса от посягательств на его деньги и жизнь. А чтобы он сам к кому-нибудь полез, нарываясь на конфликт, — такое просто представить себе нельзя!

— Я — человек мирный, хоть работа у меня и сопряжена с охраной правопорядка, — любил подчеркивать Макс. — Я никого в жизни пальцем не тронул. Помните, как это у Высоцкого, про боксера: «Бить человека по лицу я просто не могу!»

И вот, извольте полюбоваться, до какой степени человек не знает себя! В предельно сжатые сроки выяснилось, что Макс очень даже способен ударить человека… более того, ударить женщину! Правда, не по лицу, а, как бы точнее выразиться, по совершенно противоположному месту, но это роли не играет. Однако и это еще не все! Ему предстоит стать настоящим уголовником… ведь похищение людей, как известно, подпадает под суровую статью. Мало не покажется! Пусть во благих целях и под прикрытием частного охранного предприятия, сотрудником которого он является, но… но ведь… Как он мог согласиться? Какие скрытые механизмы внутри него подвигли его на такое решение? Макс открывал в себе новые и новые черты, и они ему не слишком нравились. Пожалуй, совет древнегреческого мудреца «Познай самого себя» с современной точки зрения выглядит опрометчиво. Нет уж, пожалуйста, не познавай самого себя! «Открой свою душу»? Нет уж, закрой ее и никогда больше не открывай! Иначе это поставит тебя в крайне неприятную ситуацию. Макс сознавал, что, несмотря на уверения Дениса о том, что его прикроют и защитят, всегда возможен непредвиденный случай — и отдуваться придется самому. А этого ему не хотелось. Честно признаться, компьютерщик был труслив.

Макс безумно жалел о том дне, когда он, из боязни проявить мужскую несостоятельность, прибегнул к нестандартному способу сексуальных отношений… Нет, скорее о том вечере в ресторане «Морская свинка», когда он почему-то приглянулся Зое… Нет, скорее о том дне, когда улетел в Сочи: лучше бы чинил матрицу ноутбука до посинения! Нет, скорее о том дне, когда у него впервые появились запретные желания, классифицируемые обществом как садомазохистские… На этом пункте мысль замирала: Макс не в состоянии был дать себе отчет, когда у него впервые появились вышеупомянутые желания. Вспоминается разве что светловолосая девочка, в белом платьице, обсыпанном блестками, похожем на печенье «Мороз-ко», дочь каких-то дальних родительских знакомых. Ей и Максу было приблизительно лет по пять, им было скучно на вечеринке, куда их притащили взрослые, потому что не с кем было оставить, и они уединились в пустой комнате, куда их отправили, равнодушно приказав: «Поиграйте». Игрушек в комнате не было, только в пустой вазе на лакированном столе жестко торчала искусственная роза. Девочка — скорее даже младше его, но более опытная, как сызмала и до старости женщины в некоторых вещах бывают опытнее мужчин, — спокойно предложила — о, искусительница! — ангельским голоском: «А давай играть в доктора. Вот эта роза будет шприц. Сначала ты снимаешь штанишки и ложишься, и я тебе ставлю укол, потом ты мне». Поспорив для приличия — почему это он, мальчик,' обязан ложиться первым? — Макс в конце концов послушно заголился й лег на украшавшую интерьер комнаты клетчатую тахту. Как вел себя во время той игры его орган, в те годы именовавшийся, по функции, «писюном», он не помнит; помнит лишь взаправду острое, колющее прикосновение розового стебля: должно быть, цветная бумага была накручена на проволочную основу. И еще помнит, что терпеливо пережидал эти ощущения, желая поскорее быть допущенным к попке своей инфантильной напарницы, такой же, наверное, белоснежной и сахарной, как ее платье…

Каковы бы ни были ощущения маленького Мак-сика, взрослый Макс ощутил, что его изрядно покрупневший с той эпохи невинности «писюн» проявляет признаки сладостного беспокойства, и рассердился на самого себя, на неподвластную действию разума физиологию. Неужели он и впрямь всего этого хочет? Неужели ему милы сомнительные удовольствия, сдобренные нелегким характером Зои Барсуковой? Чего стоит один ее рот, словно прорезанный бритвой — того и гляди, что из него выдвинутся плоские жвалы замаскированного насекомого? У нее и мораль, как у насекомого: жри других и наслаждайся. Это же надо: едва познакомясь, приглашать мужчину стать ее любовником, при том что в комнате по соседству занимается марками привычный, по всей вероятности, к подобным эксцессам Геннадий. Бывают же такие женщины! Да таких давить…