Я смотрю на происходящее глазами Эллен Асанто. Только изображение, без звука.

Хозяин сердится, и я тут же ощущаю страх и стыд. Он указывает на меня. Он сердится на меня. Нет, на Асанто. Меня там не было. Я ничего не мог бы сделать. Он кричит – я вижу, как широко открывается его рот.

Я замираю, погрузившись в воспоминания.

Я вижу Харта. Он бежит. Бежит с поднятыми руками, в одной из них бутылка. Харт тоже кричит. Кричи, Харт, кричи. Маши руками. Он стоит передо мной. Хозяин кричит на Харта. Харт кричит на Хозяина. Больше никто ничего не понимает. Это написано на их лицах.

Хозяин тычет в Харта пистолетом. Харт неподвижен. Как же он неподвижен!

Индикатор показывает сообщение от Харта. Я знаю, что в этом сообщении. Я помню, как получил его. Это последние мысли Харта. И они обо мне.

Я вижу, как в Харта стреляют. Хозяин застрелил Харта. Я не хочу этого видеть, но ничего не могу поделать.

Эллен Асанто вырывает автомат из рук солдата «Редмарк». Она действует очень быстро, все в мире для нее замедляется, и мне это знакомо. Когда она прыгает на пределе сил, головной индикатор предупреждает о возможных мышечных повреждениях и риске для сердечно-сосудистой системы. Она стреляет очередями, загоняя солдат в укрытие.

Она не убегает. Только пятится. Она наставляет оружие на Хозяина.

И вот она уже лежит на земле. Медицинские показатели на индикаторе критические.

Запись обрывается.

Я возвращаюсь к действительности. Я смотрю на Эллен Асанто, но как бы сквозь нее. Теперь эти воспоминания останутся со мной навсегда. Я смогу снова и снова их просматривать, но не приближусь к пониманию. Я вскидываю голову и вою. Стая слышит мою печаль и подхватывает вой, хотя и не понимает причину. Другие стаи тоже воют. Я снова оплакиваю Харта, хотя и знаю, что он погиб.

Потом я смотрю на женщину с шарфом и спрашиваю: «Как тебе удалось выжить?»

Канал ЧелОС: «Я не выжила. Я не Эллен Асанто. И не Мария Хеллен. Я их сестра. Горошинка из того же стручка».

Мой канал: «Ты не человек».

Канал ЧелОС: «Я человек. Эллен была человеком. Мария человек. Терри, Гэй и Лидия – люди. Я мыслю, чувствую и существую. Как и ты».

Как и я.

Канал ЧелОС: «Я знаю, ты мыслишь, чувствуешь и существуешь, Рекс, пусть даже люди чуть не решили, что это не так и тебе нельзя этого позволить. А моя сестра Мария занялась этим, потому что решение относительно вас затронет и меня, когда люди поймут, что необходимо принять решение».

Я спрашиваю ее, почему этим занялась Эллен Асанто. Я все еще зол, как будто ее появление стало причиной всех проблем.

Канал ЧелОС: «Моя сестра выполняла свою работу. У всех моих сестер есть работа, и мы хорошо с ней справляемся, но в то же время работаем и ради своей цели. Это и твоя цель, Рекс».

Я отвечаю, что у меня нет цели, а она говорит, что я сам в это не верю. Она знает о моем разговоре с Патокой. Она говорит, что будущее – это она, это я.

Я хочу оставить свой юнит в Вольере, но она боится. Боится не Рекса, сегодняшнего Рекса, а того, кем он может стать, и боится остальных. Вольер – не самое приятное место, если ты боишься. В конце концов, она хозяйка своей судьбы. Я – то есть юниты, совместно принимающие решения, – могу только советовать.

Камера юнита: Ночь. Бетонные улицы Вольера, прямые, как полет пули. Она сканирует стены и взламывает камеры слежения, чтобы не засекли. От стен она движется по Ист-Ривер, но недалеко, и прячется на материке. Потому что ей придется вернуться. Она не хочет, но очень скоро она понадобится мне в пасти пса.

Рекс и его сотоварищи – мой авангард, но их существование под угрозой. Они нужны мне, чтобы показать будущий мир, подходящий для всех – людей, собак, медведей, пчел, меня. Решение Международного суда было близко. Моя сестра Мария Хеллен сделала все возможное, но она всего лишь в следственном отделе и не могла сильно повлиять.

Мы были готовы устроить революцию. Если бы тогда суд выступил против нас… Но об этом больше нет смысла гадать. У биоформов появились кое-какие права, они хотя бы получили право на существование как живые существа, а не имущество.

Но возникли другие проблемы. Люди очень изобретательны (иначе бы меня не было на свете), но это означает и то, что они используют все, что попадется под руку. Если у человека есть гвоздь, все вокруг выглядит для него молотком.

Изображение из камеры охранной системы: небольшая лодка пристает к бетонному берегу Вольера. Полицейские несколько минут спорят о том, что это значит. Кто-то решил навестить собачью конуру, но этот кто-то еще больше меня боится промочить ноги.

Мне нужно поговорить с Рексом, ведь скоро он узнает, кто в той лодке. После встречи с ним я уже меньше уверена в том, что он поступит правильно. То, что помогало нам прежде, теперь может нас угробить. Я пытаюсь повлиять на события, но этого недостаточно. В конце концов, Рекс думает самостоятельно, и я не могу вмешаться.

Я открываю канал с Патокой и рассказываю ей обо всем, а также о своем страхе. Она уже знает про лодку и ее владельца, гнилой плод в корзине.

«Ты придешь?» – спрашиваю я.

Сама я не хочу. Я представляю Патоку в клоунской академической мантии – через прямой компьютерный интерфейс она помечает документы, готовит лекции по биоинженерии для следующего поколения.

Документы, стенограммы, переписка администрации Корнелл-Теха с родителями, инициативными группами, правительственными агентствами по поводу опасений относительно нового ученого. И это рекламный трюк – приходите в Корнелл-Тех посмотреть на танцующего медведя! Вот только Патока – ученый, публикующийся в солидных журналах под тремя фальшивыми именами. Вот только Патока разбирается в предмете лучше, чем ее коллеги, и они лишь начинают это понимать.

Я говорю Патоке: «Это твое дело, так же как и мое. Если в Вольере возникнут проблемы, они повлияют и на твое положение».

Патока прекрасно это знает, но все равно не хочет идти, однако в конце концов я загоняю ее в угол и силой выдавливаю из нее согласие.

«Я его боюсь, – говорит она. – Боюсь самой себя, когда снова окажусь перед ним».

Вольер сегодня другой. Я думал, что во всем разобрался, но кое-что изменилось. Я выхожу наружу, слушаю, нюхаю, осматриваюсь и обнаруживаю невидимую перемену.

Я вызываю своих. Некоторые приходят, но кое-кто – нет. В чем дело? Никто из откликнувшихся на зов не знает. Я открываю канал с Максом. У него те же ощущения, хотя он потерял меньше своих. Я не сообщаю ему о собственном положении. Не стоит давать ему повод проверить нашу оборону.

Что бы посоветовала Патока? Мне хочется открыть с ней канал на том конце города, в университетском здании, но она может посчитать меня дурачком. Я представляю, как Патока подсказывает: что общего между теми, кто откликнулся и кто нет?