– Не знаю, – сказал старик. – Они ничего не сказали. Может, новый участковый расскажет.

– А кто он?

– Я не видел. Но должен же кто-то быть на его месте.

Я выключил проигрыватель и включил радио. Послушал новости. Там ничего не сказали про то, что хотелось услышать. В конце объявили, что радиационный фон пока в норме. Пока.

– А вот говорят, что во Владивостоке у некоторых людей уже лучевая болезнь началась, – сказал старик. – Фукусима всё ещё пылает, сынок.

Ночевали мы опять вдвоём, на топчане. Всё-таки у старика было много хороших качеств. Например, он не храпел. Не пытался меня обнять или столкнуть на пол. Да и ноги об меня погреть он тоже не пытался.

Утром я решил прогуляться и в очередной раз хорошенько всё обдумать. Старик ушёл убирать двор. Я выпил холодного несладкого чая, надел ботинки и вышел. Прямо у входа чуть ли не нос к носу столкнулся с милиционером. В животе стало жарко, очень жарко.

– Вы Хлебников? – спросил он.

– Да, – ответил я. Хотя собирался сказать «нет».

– А мне сказали, что вы здесь. Очень хорошо.

– Кто сказал? – спросил я.

– Ваш отец. Дворник.

– Ах, он.

– Моя фамилия Фомченко. Я ваш новый участковый.

Он был молодой, лет тридцати. И выглядел дружелюбно.

– Надо поговорить.

– Ладно, – сказал я. – Здесь? Или у вас?

– Пока здесь, – ответил Фомченко. – Если удобно.

Это «пока» мне очень не понравилось.

– Что случилось с Рудольфом Энгельсовичем, знаете?

– Кем-кем?

– Вашим участковым.

– Денисовым то есть?

– Ага.

– Слышал, он погиб. Но подробностей не знаю.

– Его убили, – ответил Фомченко.

Он расхаживал по дворницкой, глядя по сторонам.

– О, какой у вас интересный проигрыватель. А музыку можно включить? Я никогда пластинок не слышал.

Я схватил первую попавшуюся, установил и включил.

– Ян Сибелиус, концерт для скрипки с оркестром ре минор, – прочитал на обложке.

Фомченко немного послушал и скривился.

– Будто гвоздём по железяке. Ладно. Так вот, его убили. Зарезали. Кровищи столько!

– Кошмар, – сказал я. – Вы меня подозреваете?

Он помолчал, глядя почему-то на мои ботинки.

– Да нет. Тут другое. А подошву покажите.

– Подошву?

– Да, подошву покажите.

Я показал одну и другую, повернувшись к нему спиной.

– Там женщина была, – сказал Фомченко. – Проститутка. Похоже, Рудольф Энгельсович пытался её задержать.

Ну, конечно! Я вспомнил, как Денисов звонил по телефону «лягушечке».

– Взяли её? – спросил я.

– Пока нет. Бегает где-то. Но это недолго, я думаю. Личность известная. У неё куча приводов. Я про другое хотел спросить. Знаете, у Денисова был блокнотик с собой, а там записано: «Хлебников. 500». Что бы это значило?

– Даже не знаю, что сказать, – пожал я плечами.

– Врать мне не надо, – нахмурился Фомченко.

– Я не вру. Просто я забыл. Я ему должен был деньги.

– Деньги. Так, сколько?

– Пятьсот. Там же написано. Пятьсот рублей.

– Да? Ну, ладно. Можете отдать их мне.

Он посмотрел на проигрыватель.

– Выключите. Такой музыкой пытать хорошо.

Я выключил.

– Так что? – сказал Фомченко.

– Что?

– Пятьсот рублей.

– Вам?

– Ну да, а что вас смущает?

– У меня сейчас нет. Отдам, когда будет.

– Хотя бы половина-то есть?

– И половины нет.

– Может, сто есть?

– Я плотно на мели, – сказал я. – Сижу без копейки.

– Ага, на шее у старого отца, – произнёс Фомченко презрительно. – А вот, кстати. Он же Билялетдинов Ринат Искандерович, а вы, получается, Хлебников Игорь Анатольевич?

– Долгая история, – сказал я. – Он не совсем мой отец.

– А кто?

– Ну, можно сказать, отчим.

– Зарегистрированы где?

Вот же пристал! Я уже понял, что он такой же гад, как Денисов. Если не хуже. В принципе, они все одинаковые. Только степень паршивости у каждого разная.

– В этом доме. В сто тринадцатой квартире.

– А квартиру сдаёшь?

– Нет, там жена. И сын. Ну, вернее, не сын. Не важно.

– Выгнала, значит? Понятно, – кивнул Фомченко. – Ладно, увидимся ещё.

Я испугался, что он вдруг с какой-то стати протянет мне сейчас руку и придётся как-то уворачиваться. Но участковый, конечно, этого не сделал.

– Пятихатку занесёшь в опорник, – сказал Фомченко на прощанье. – Это же долг чести, понимаешь? Погиб офицер и всё такое…

Он ушёл. А у меня вдруг разболелась нога. Я опять включил проигрыватель, лёг на топчан и стал слушать эту странную музыку.

Через три дня полного безделья, которые я провёл в дворницкой, по радио сообщили, что менты поймали проститутку, которая зарезала Денисова. Это была Марика. Её схватили на вокзале. Я не удивился. А японская радиация всё никак не могла сюда добраться, чтобы прекратить мои мучения.

Я лёг на топчан и заплакал. Потом достал телефон и набрал её номер. Абонент недоступен. А больше и позвонить оказалось некому. Не хотелось об этом думать. Я так и провалялся весь день, время от времени похныкивая, а иногда ненадолго засыпая. За стенами этой убогой дворницкой кипела весна, слышно было, как талый снег течёт с крыш.

Вечером пришёл старик. Он выглядел усталым и раздражённым. Включил чайник и проигрыватель.

– Пожалуй, Мусоргский будет к месту, – сказал он, устанавливая пластинку. – Картинки с выставки. Какие новости?

– Никаких, – ответил я.

– Почему ты ничего не делаешь?

– А что я должен делать?

– Ну что-нибудь. Не валяться весь день, например. Знаешь, на кого ты похож?

– На кого же?

– На полотенце. Которым вытерли сам знаешь что.

– Ладно. Пусть будет так. Ты похож на принца, а я на обосранное полотенце. Как-нибудь переживу.

– Не выражайся. Знаешь, что ещё? Я нашёл тебе работу. Раз ты сам этого не делаешь, сделал я.

– Так, так. И что это за работа? Метрдотель? Креативный менеджер?