На девятом этаже тихо. Время выбрано грамотно. Девять тридцать утра. Дети в школе, люмпены на работе. Бомонд (если есть он в этой халупе) еще спит.

Тихо проскользнуть на чердак. Минуты не прошло. Залезай, кто хочешь, минируй, как пожелаешь.

Фонарик. Идем аккуратно – не нужно грохотать людям в потолок. Примерно здесь… Да, точно. Грязное оконце. Заперто на простую щеколду. Открываем. Отличный вид! Только далековато. Метров пятьдесят – это минимум. Оптический прицел бы сейчас! Впрочем, из снайперской любой бы попал. А из обычного – будет чем гордиться. Быстро собираем винтовку, привинчиваем глушитель.

Вот они, окошки. Голубые шторы на кухне. Стального цвета – в гостиной. Розовые занавесочки – в спальне. Дамское гнездышко. Как ее мужик только терпит?

Три вдоха, сосредоточиться – а потом все делать быстро. Очень быстро.

Целимся – секунда – выстрел. Попали. Второй тоже. Третий – мимо. Попробовать еще раз?

Нет. Двух окон достаточно. Во дворе младенцы, мамаши подняли писк. Кто-то мчится прочь со двора, смелые, наоборот, под окна. Глазеть. Снимать на телефон.

В десять секунд разобрать винтовку. Застегнуть рюкзак. Молнией с чердака на этаж. Лифт. Выйти из подъезда. Делаем милое спокойное лицо – и двигаемся дальше. Дел еще очень много.

* * *

Вечер прошел без приключений. Надя до темноты болталась во дворе, увлеченно собирала специальными грабельками прошлогодние листья. Дима сначала притворялся, будто не замечает ее трудовых порывов, но хитрая Митрофанова со страшным грохотом выволокла из сарая ржавую газонокосилку, и журналист сдался. Сначала долго раскочегаривал допотопную технику, потом примерным семьянином косил лужайку и так устал, что сразу после ужина завалился спать.

Перед тем как отдаться Морфею, дал своему айфону команду: не беспокоить. Никому – кроме авиабосса (тот на статью пока отреагировать не соизволил). Ну, и Савельева, конечно.

В итоге самолетный чиновник его и разбудил – в девять двадцать две. Голос привычно стальной, но слова сказал приятные. Дима – гений, интервью – лучшее за все его время общения с журналистами, а пару мелочей пиар-отдел сегодня подправит.

Напоследок начальник пообещал:

– Буду мемуары писать – обязательно к вам обращусь.

– Почту за честь, – хмыкнул Полуянов.

Выключил телефон и блаженно растянулся на постели.

Надюшка уже ускакала. В огороде наверняка. Все обхаживает свое поместье, барынька новоявленная.

Но – хоть и помещица – о нем позаботилась.

Окна заботливо зашторены, на стуле – свежие трусы с футболкой, грязное убрано. Тапочки, вчера сброшенные в углу комнаты, аккуратно выставлены возле кровати. Митрофанова неподражаема. Сейчас увидит его – просияет. Бросит все, побежит любимому завтрак готовить. Рекламный клип. Женитесь на библиотекаршах. Даже страшно вставать, выходить – под поток нескончаемой заботы!

Он решил немного побыть сам с собой. Новости, конечно, хорошо под кофе смотреть, но и в постели, в блаженном одиночестве, – тоже вариант приемлемый.

Дима снова взял телефон, но в Интернет войти не успел. Сколько миновало времени с момента, как самолетник звонил? Минут десять. Откуда успел набраться целый ворох пропущенных звонков? Консьерж, сосед, снова консьерж. Сейчас – на беззвучном режиме – опять его номер.

– Алло, – отозвался Полуянов.

– Дима! – раздался в ответ плачущий стариковский голос. – В вашей квартире снова ЧП!

* * *

Полуянов вышел во двор. Поцеловал Надюшку. Лично подкопал и выдернул три одуванчика с огромными, как у деревьев, корнями. Дождался завтрака. Спокойно съел его и только за второй чашкой кофе сообщил:

– Консьерж только что звонил. Нам сегодня окна обстреляли.

– Как? – побледнела, глазки испуганные.

– Из охотничьего ружья. В спальне разбили и в гостиной.

– Дим…

– Надь, все укладывается в схему. Фоточки, угрозы. Выстрелы по пустой квартире. Пугают. Несерьезно. Сейчас Савельеву позвоню.

– А шторы целы?

– Чего?

– В гостиной жаккард дорогущий, – насупилась она.

– Надюха! Ты неподражаема.

Он набрал полковника. Разумеется, недоступен. Вранье, что за их квартирой присматривают. Если бы пасечники видели, кто стрелял по их окнам, Савельев сам бы позвонил. Уже давно.

А Надя даже кофе не допила. Встала из-за стола, сообщила:

– Я пошла.

– Куда?

– Одеваться.

– Зачем?!

– Мы что, квартиру с разбитыми окнами оставим?!

– Ну… консьержа попросим. У него ключи есть. Пусть вызовет стекольщиков.

– Дим, ты с ума сошел? Хочешь, чтобы все там затоптали? Перебили?

– Ладно, – согласился он. – Давай я съезжу.

– А почему не вместе?

– Надь. Ты вообще должна сейчас быть за тысячи километров от Москвы. Так что не нервируй меня. Сиди здесь. Запри калитку. И со двора никуда ни на шаг.

– А ты справишься? – строго спросила она.

– Уж как-нибудь, – насмешливо заверил он.

* * *

Наде очень хотелось прогуляться до сельпо, узнать новости. И мороженку скушать (день разгорался жаркий). Но раз Савельев с Димой велели, придется торчать весь день дома.

Однако едва она успела запереть за Димой ворота, затрезвонил ее мобильник. Голос в трубке бабий, склочный:

– Я с Митрофановой говорю? Надеждой? Вы почему до сих пор на себя газ не перевели?!

– Какой еще газ? – растерялась девушка.

– А дом, что ли, дровами топите? – иронически вопросила тетка.

– Но я оплачиваю. Все вовремя.

– Не ты оплачиваешь, а отец твой покойный, – бабища непринужденно перешла на «ты». – А как мне деньги от покойника проводить? В канцелярию небесную запрос слать?!

– Что сделать-то надо? – примирительно спросила Надя.

– Давно надо было. Сразу, как наследство получила! – рявкнула собеседница. – Ножками своими дойти до правления и заявление подать.

– Хорошо. Я приду.

– Прям щаз приходи. В час я закроюсь.

– Но…

– И в межрайгаз передам. Как задолженность. Там не церемонятся – от отопления прямо завтра отрубят.

– А куда идти?

– На кудыкину гору, блин! Где правление, что ли, не знаешь?

– Не знаю пока.

– А надо знать! Центральная улица, дом десять. От дома твоего все время прямо и у почтовых ящиков налево повернуть.

Надя положила трубку. Димке, что ли, позвонить? Он, конечно, скажет: к чертовой бабушке газ. Потом переоформишь. Полуянов искренне считал: коммунальные услуги – это нечто настолько мелкое, что и толики внимания не стоит. А потом искренне удивлялся, почему у них Интернет отключают.