Вышел из Красногорской больницы в полном раздрае.

Голова разрывалась.

Кто это сделал? Котлов? Но под ним самим земля горит. И стоит ли так настойчиво мстить за статью – даже пока не написанную?

А еще Полуянов читал историю преступлений. И знал: отравления – епархия женская. Мужчины крайне редко варят на кухнях свинцовый сахар.

Как там доктор сказал? Народное средство, чтобы имущество не делить?

А кто, кстати, не дай бог, унаследует после Надьки?

Кому достанется половина роскошной квартиры (она у них в совместной собственности) и домик в ближайшем Подмосковье?

Он сам Митрофановой никто. Детей у нее нет. Родителей тоже. Братьев-сестер не имеется. Ни родных, ни двоюродных. Хотя стоп. У Надежды теперь есть Анжелика.

Кстати, и телефончик ее нотариус им дал.

Дима поддался внезапному порыву и набрал номер.

Девушка отозвалась почти сразу. Голос беззаботный, фоном музычка, крики чаек.

– Полуянов? Кто? Друг Нади? Какой Нади? А, сестрица, типа, моя? – Анжелика хихикнула. – На пироги, что ль, зовете? По-родственному?

На заднем плане заржали – мамзель явно работала на публику.

– Анжелика, вы где? – спросил Дима.

– На Ахилле. Ой, то есть нет. На «Ахиллесе». Ахиллес, древний бог. Наша яхта. Мы на Санторини, тут круто. А вы красивый? Сколько вам лет? – голос залучился лукавством.

– Ваш муж там рядом?

– Он на работе. Но вы не волнуйтесь, мой супруг – демократ! – заверила красавица. И залилась хохотом – слишком истерическим для простенькой шутки. Давясь смехом, извинилась: – Пардон. Мы тут просто кампари с шампанским намешали.

– Ладно. Счастливого дня, – вздохнул Полуянов.

Набрал Савельева. Как всегда, абонент недоступен.

Дима отстучал эсэмэску. Попросил срочно перезвонить.

Потом попросил у доходяги в больничном парке сигарету.

– Свои надо носить, – буркнул тот.

– Я бросил.

– Чего тогда продукт переводить? – возмутился субъект в пижаме.

И пошустрил прочь на своих костылях. «Боится, что догоню и отберу?»

Дима купил сигареты и зажигалку в ларьке. Прикуривал – руки от вожделения подрагивали. Но затянулся – показалось совсем невкусно. Терпеливо выдул еще несколько дымовых колечек, закашлялся, разочарованно растер сигарету о бортик урны. Не помогло.

Полковник не звонил.

Будем считать, он занят. Отрабатывает основную версию – фонд.

Что тогда остается?

Ехать самому в Васильково?

Домой Полуянов заезжать не стал – припарковался у магазина. Продавщица увидела его – сочувственно сморщилась. Запричитала:

– Ой, горе-то! Горе-то какое! Как там Надечка?

– В реанимации, – коротко бросил Полуянов. И сразу вцепился быку в рога: – Что Надя покупала у вас?

– Да, господи, ничего! Только воду! Очень пить, сказала, ей хочется. Она ж в это правление шла, да по жаре!

– В правление?

– Пошутил кто-то над ней. Позвонил. Велел прийти, газ на себя переоформить. Вот есть ведь подлые люди!

– А кто звонил? Она не сказала?

– Да я и не спрашивала, – смутилась продавщица. – Ее сразу тошнить начало, тут уж не до того…

Полуянов доверительно улыбнулся продавщице:

– Помогите мне, пожалуйста. Никак я не пойму, что случилось. Дома у нас она отравиться ничем не могла. А к вам пришла уже больной.

– По пути, может, чего попробовала? У Бекасовых вдоль забора волчья ягода растет.

– Рано еще для волчьей ягоды, – перебил Дима. – И отравили ее свинцом. Свинцовым сахаром.

– Тогда не знаю, – растерянно сказала продавщица. – У нас в Васильково такого никогда не было.

– Но, может, хоть что-то заметили? Необычное? Подозрительное?

– Да ничего. Надя только мне сразу показалась красной, возбужденной. Я еще подумала: пьяная, что ли?

– Она пьяной ни разу в жизни не была. А откуда Надя шла – не заметили?

– Ой, заметила! Она к магазину от колодца свернула! Может, раз пить хотела, оттуда попила? Вдруг во всем колодце вода отравленная?! – женщина побледнела.

– Не думаю, – слабо улыбнулся Дима.

Хотя версия мелькнула. Проходил он однажды мимо сельского источника пресной воды. Видел, что там за ведро. Старое, ржавое. Может, и свинец в нем присутствует? Он, правда, очень слабо представлял, что Надя – как бы ни страдала от жажды – будет пить из общественного ведра. Но взглянуть не помешает.

Дима доехал до деревенского «культурного пятачка» на машине. Жара, почтовые ящики, дряхлый телефон-автомат. Пресловутый колодец. В куче песка у чьего-то забора возится мелкотня.

Дима набрал воды. Хлебнул. Холодная. Вкусная.

К нему тут же подскочили парень с девчонкой – постарше тех, что в песочнице. Лет десяти. Мальчишка протянул яркий мячик, спросил доверчиво:

– В «собачку» будем играть?

– Э… друг, давай в следующий раз, – улыбнулся Дима.

– А конфета у тебя есть? – грустно спросил ребенок.

Полуянов машинально сунул руку в карман. Нащупал пачку сигарет. Смущенно пробормотал:

– Нет.

– Толик, не приставай к дяде, – строго сказала девочка. – Везуки целый день не бывает.

– Это ты о чем? – не понял Дима.

И через десять минут уже знал о потрясающе доброй тете все. Что она была в темных очках, лицо в морщинах, но все равно молодая – потому что бегала быстрей всех. А еще конфеты у нее были вкусные. Со смешным названием «Очумелый шмелик».

– Я один полмешка слопал, – доверительно сообщил Толик.

– А кто еще эти конфеты ел? – спросил Дима.

– Да все. Варька. Масяня. Малышня. Тетька мимо проходила – мы и ей дали.

– Сами дали?

– Ну… да. Нам эта, которая с нами играла, сказала дать.

Вот это да!

Звонить Савельеву или участковому Дима не стал. Сам пошел по домам.

В первом его взгляд разбился об испуганное лицо женщины.

– Венька опять чего натворил? Ах, с кем играл? Откуда я знаю? – искренне удивилась. – Он целыми днями на улице болтается, друзей полна деревня. Со взрослой играл? Может, мамаша какая, за маленьким смотрела? Без ребенка была? Тогда не знаю. А что случилось-то?

Дима не стал рассказывать про конфеты. Их ведь все дети ели. Скажешь про яд – сразу паника начнется.

Ответил уклончиво:

– Нужна мне эта женщина. Как думаете, кто ее видеть мог?