Моим «связным» оказался пожилой мужчина, звали его Антоном, фамилию назвать отказался. Судя по форменной одежде, он работал в больнице охранником, и тем не менее его осведомленность поражала.

– Надо же, – сказал он, представившись, – таких симпатичных еще не присылали!

– А что, уже не впервые с нами работаете? – поинтересовалась я.

Антон неопределенно пожал плечами: похоже, он не любит говорить лишнее. Что ж, оно и к лучшему, наверное.

– Никто не интересовался нашим покойником? – задала я следующий вопрос.

– Насколько я знаю, нет, – покачал головой Антон. – Пациент умер в ночь со вчера на сегодня. Когда утром его увидела медсестра, то орала на все отделение: никогда не видела такой обширной гангрены!

– Но как они допустили смерть? – недоуменно спросила я. – Ведь в реанимации круглосуточный уход?

– А он и не был в реанимации. Привезли мужика с разбитой мордой и парой ножевых ранений. Ничего опасного для жизни. Обработали и кинули в терапию «для бомжей» – чего на таких реанимационную палату тратить?

Да, это мне знакомо: частенько в терапии имеется два отделения, одно для «нормальных» людей, а другое для тех, кого привозят с улицы. Иногда случается, что «нормальные» попадают во второе отделение, потому что врачи не сразу разбираются, к какой категории их отнести. В таком случае несчастным приходится туго, по крайней мере в первую ночь, среди тех, кого, например, мучает белая горячка!

– А наутро он уже холодненький, – продолжал Антон. – Все отделение сбежалось посмотреть, даже я видел – зрелище, скажу я вам, не для слабонервных.

Это точно, ведь я прекрасно помнила свою первую реакцию, когда увидела тело Олега Ракитина.

– Отчего это, а? – спросил вдруг Антон. – Ну, почему их… так?

– Хотела бы я знать, – вздохнула я. – Пытаемся разобраться. Спасибо, что позвонили, а то мы за этими покойниками, можно сказать, по всему городу гоняемся, а они прямо из-под носа уплывают!

– Интересное дело, – проговорил задумчиво охранник. – Значит, кто-то их каким-то образом отслеживает? Вам не приходило в голову, что система «кротов» ОМР не одинока в своем существовании? Может, кто-то просто лучше и быстрее работает?

Антон озвучил то, что смутно туманилось у меня в голове, до сей поры отказываясь приобретать четкие очертания. Действительно, как так получалось, что нас постоянно опережают?

Размышляя над этим, я постучалась в кабинет к заведующему патологией и, честно говоря, оказалась застигнута врасплох, увидев поднявшуюся мне навстречу из-за стола женщину лет пятидесяти, – я, как обычно, ожидала увидеть на этом месте мужчину! Объяснив причину своего прихода, я заметила, как занервничала Галина Афанасьевна Лифанова (так звали зава отделением) при упоминании ОМР. Наверное, сразу же начала прикидывать, как поаккуратнее выкрутиться из своего хорошо «простреливаемого» положения между непосредственным начальством в лице главврача и еще более высоким начальством, которое курирует нашу организацию.

Действительно, еще год назад невозможно было представить, что какая-то независимая организация сможет получить доступ в любое лечебное учреждение и сунуть нос в дела, которые всегда считались имеющими отношение только к определенной больнице или поликлинике и никогда не выносились вовне. Это шло на руку всем – от самих врачей до начальников в Комитете здравоохранения. Вскрытие всегда проводила больница, где имел место смертный случай, и все ниточки находились исключительно в руках главврача – естественно, что в таких обстоятельствах виноватым оказывался кто угодно, только не персонал учреждения! В самых критических ситуациях провинившегося тихонько увольняли или переводили в другую больницу – и, как говорится, инцидент исчерпан.

В общем, Лифанова пыталась получить от меня как можно больше информации, но я, не имея на то высочайшего соизволения (то бишь разрешения Лицкявичуса), не могла ей в этом помочь. Наша беседа с заведующей патологией походила на поведение двух борцов сумо на ринге: они ходят кругами друг вокруг друга, пытаясь определить слабые места противника, прежде чем совершить бросок и атаковать. Разговор затягивался, а начальника ОМР с соответствующим ордером все не было. Я вообще не представляла, как Лицкявичус сумеет заполучить необходимые документы за столь короткий срок, а без них Лифанова и близко нас к трупу не подпустит. С другой стороны, я уже начинала привыкать, что на свете нет практически ничего, с чем не смог бы справиться этот человек.

Как выяснилось, я не зря тянула время: Лицкявичус появился примерно через час после того, как я переступила порог больницы. Бросив на стол Лифановой ордер, он, не тратя времени на куртуазные витиеватости, потребовал проводить нас прямиком в морг. Лифанова, несмотря на свою должность, подобралась, как девочка, и побежала впереди, показывая дорогу. Честно говоря, мы бы и без нее справились, но, очевидно, Лицкявичусу просто не хотелось объясняться еще и с патологоанатомами или санитарами, а присутствие заведующей снимало лишние вопросы.

– Леонид здесь? – спросила я, пытаясь примериться к широким шагам главы ОМР.

– Пока нет, – отрывисто бросил он: судя по всему, этот факт здорово раздражал Лицкявичуса. – Но Вика его обязательно отыщет. Самое главное сейчас – караулить нашего покойника.

В прозекторской находились два патологоанатома и санитар – огромный мужик с руками, по форме напоминающими два батона колбасы, и такого же цвета, между прочим. Лифанова быстренько объяснила им, что к чему. Никто и не подумал спорить, и санитар тут же отправился искать «нашего» покойника. Это не заняло много времени. Мужик подкатил к нам каталку, прикрытую простынкой, из-под которой сиротливо торчали ноги умершего с биркой на большом пальце. На бирке значилось: «Неизвестный». Значит, в отделении даже не поинтересовались именем пациента? Или, может, он сам не пожелал назваться? Признаюсь, я не была готова снова лицезреть последствия обширной газовой гангрены, но и представить не могла, что увижу на самом деле!

Я никогда не падала в обморок – ну просто ни разу в жизни. Когда здоровяк в белом халате, заляпанном кровью и еще чем-то, по виду и, главное, запаху похожим на горчицу, откинул простыню в сторону, я оказалась близка к потере сознания, как никогда раньше. В глаза мне бросилось знакомое тонкое лицо с высокими скулами, темные взъерошенные волосы и большой рот с тонкими губами. Несмотря на то, что кто-то зверски поработал над этим лицом, не узнать его было невозможно!

Видимо, я все же отключилась на пару секунд, потому что, когда сморгнула, увидела склоненные надо мной лица Лицкявичуса, санитара и одного из врачей.

– Может, нашатырчику? – обращаясь то ли ко мне, то ли к коллегам, предложил патолог.

– Не надо, она уже очухалась, – отмахнулся Лицкявичус. – Ну, Агния, я прав – вы снова с нами или как?

Как только лица перестали колыхаться в воздухе и обрели четкие очертания, я заметила, что, похоже, и самому Лицкявичусу не повредил бы нашатырь – краше в гроб кладут!