— Вас ждет сладкая жизнь, когда вы получите наследство.

Такой ли жизни он хотел? Холодной и счастливой, удаленной от всего мира? Неужели он хладнокровно оставил в этом прославленном городе дом, одежду, нас? Невероятно. Яркий, красивый Сан-Франциско всегда представлялся мне избалованной купеческой дочкой, которой восхищается каждый мужчина: нарядная, надушенная, веселая. И тем не менее всегда найдется человек, для которого ее чары слишком вульгарны. Тот, кто отдаст предпочтение кроткой девушке с родинкой и печальным выражением лица, холодной улыбке. Всегда найдутся такие, как мой отец, выбирающие неверную, совсем неверную жизнь.

Почему они покидают нас? Ну почему?

Двенадцать медных рудников по Аляске и Монтане, три лесопилки, два парохода, право на ловлю рыбы, консервный завод, дюжина пар мужской обуви десятого размера (знаешь, пап, у меня был такой же, пока нога не начала уменьшаться), две дюжины шелковых галстуков и шарфов яркой восточной расцветки, проектор со слайдами китайских, индийских и прочих красоток, принимающих ванну, коллекция керамики с рисунками-шаржами на скотоводческую тему, запонки с черным янтарем и лавой, женская рука, вырезанная из мореного дуба, разнообразие хитроумных электрических приспособлений для смешивания, перемалывания, сверления, освещения, проецирования, гипнотизирования и лечения (причем ни одно из них не работало), золотые карманные часы с гравировкой «любимому Эсгару», которых я не помню, серебряное кольцо (вот его я помнил; перед глазами всплыл образ покрасневшей двойной полоски, остававшейся на пальце, когда папа снимал кольцо), прочие свидетельства материального благополучия, чек на кругленькую сумму, причем не выписанную папой (благо все его финансы были мудро вложены в предприятия), а причитавшуюся ему за продажу четырех домов в Фэрбенксе и одного — в Анкоридже, мебель, картины и другие вещи из списка, слишком откровенно принадлежавшие отцу, чтобы приписать их мне (например, чугунный фонтан в форме мальчика под зонтом).

Вот и все, что я получил от отца.

Тем же вечером я рассказал о наследстве Элис, и глаза ее сверкнули.

— Повтори-ка еще раз.

Я сказал, что мы стали богатыми, не чудовищно богатыми, как ее знакомые банкиры или железнодорожные магнаты, а благородно и достойно богатыми, подобно тому, как были прежде: Элис — несколько лет назад, я — в детстве. Все возвращалось на круги своя. Сказал, что любил нашу скромную жизнь — яркую кухню с розой в чашке, чудесные обеды, которые Элис готовила из недорогих продуктов, кружева, закупавшиеся в огромных количествах, дабы подновить старые платья, — нашу чистую и прекрасную жизнь, которую мы вели в этой чистой и прекрасной комнате. Сказал, что следует сохранять благоразумие и не потерять столь любимую нами жизнь. И все же.

— И все же я выполню любой твой каприз, Элис. Только пожелай.

В глубине души я хотел поехать с ней в одно из популярных в то время кругосветных путешествий на красивом большом корабле. Мы убежали бы от землетрясений и войн. Я мог бы осуществить свою мечту — купить необитаемый остров. Волны загипнотизировали бы Элис, погрузили бы в дрему, и я часами любовался бы женой, смотрел ее сны, сны моей покачивающейся на волнах Элис. Я опутал бы ее позолоченным неводом, и, возможно, навсегда.

Я рассказал о своих планах (правда, не о всех). Жена слушала, облокотившись на каминную полку, дешевые серьги тихо позвякивали при каждом движении головы.

— Нет-нет. Я хочу вовсе не этого.

— Чего же, Элис?

Она молчала, словно пойманная птичка, и пристально разглядывала обои, будто пыталась прочесть послание от Элис из будущего. Когда она заговорила, ее слова поразили меня точно молния.

— Я хочу свое дело, фотостудию и кабинет для работы. Да, точно. А еще я хочу…

Ты хотела свободы. Люди всегда ее жаждут, мне следовало догадаться. Сейчас я удивляюсь, миссис Рэмси, почему вы не бросили меня раньше, почему вскоре после свадьбы я не обнаружил наш дом пустым либо полным всем, кроме тебя и твоего любимого платья — красного. Почему ты так долго тянула?

— Посмотрим, Элис.

Смех, бурная радость.

— Как замечательно, Эсгар! Как замечательно!

— Посмотрим.

Она пустилась в пляс, потом заметила в зеркале выражение моего лица и подмигнула.

— Эсгар, пожалуй, это стоит отпраздновать. — Она улыбнулась своей нестареющей улыбкой. — Поцелуй меня вот сюда, в шею. Да-да.

Аромат ее страстного тела вскружил мне голову, молодая кровь вскипела.

— Эсгар, сними с меня это чертово платье, — шепнула Элис.

Да, я снял. Снял горячими и благодарными руками. Я оторвал крылья у бабочки. И она оказалась в моей власти.

— Тебе надо подкрасить волосы, Макс, — пробормотал Хьюго сквозь новые, изогнутые усики.

— Чего?

— Ты похож на мальчишку-газетчика. В сыновья мне годишься.

— Упаси Бог.

Мы беседовали в клубе Хьюго, куда я вступил благодаря полученному наследству. Итак, я снова каждый вечер оказывался подле Хьюго в кожаном кресле, обивка которого держалась на гвоздях с широкими выпуклыми шляпками, и читал газеты, еще не остывшие от типографского станка. Элис часто ездила к матери, и я был благодарен Хьюго за те вечера.

— Богатым ты мне даже больше нравишься, Макс.

— Дурень, раньше ты говорил, что я тебе больше нравился бедным.

— Разве?

— Именно.

Он задумался.

— Ну, тогда я и сам был бедным. Ладно, по крайней мере теперь ты можешь сделать себе приличную стрижку.

— Передай мне бокал.

— Похоже, ты наконец доволен? Ну, своим внезапным богатством и Элис? Наверное, стал самым счастливым человеком на свете.

Да. После долгих лет в тесной квартирке мы с Элис приобрели огромный дом на равнине, откуда открывался захватывающий вид на Алькатрас, и современный гараж, где стоял наш «олдсмобиль». Мы наполнили новое жилище множеством дурацких вещиц, какие покупают люди, вернувшие былой достаток: милые безделушки и капризы, которых нам так недоставало — одежда, еда, изящные привычки — и которые стали вдвое приятнее. Разумеется, в новом доме мне пришлось заново искать тайник для того, что могло выдать мой настоящий возраст — для нескольких писем и кулона, полученного от бабушки. Прежде я спокойно хранил их в груде старой обуви, теперь же не мог найти подходящего места — слуги прибирались во всех уголках. В конце концов я сложил все в шкатулку, запер ее, поставил в комод и приказал горничной не трогать коробку.

Об Элис я не волновался: моя любопытная жена едва ли заходила сюда. Когда же она поднималась ко мне, я одаривал ее, чем только мог, и Элис сияла. Она улыбалась, глядя на нелепые украшения в бархатных футлярах, вскрикивала при виде новой машины, припаркованной у дома (правда, драгоценности Элис не надевала и машину не водила). На самом деле, разбогатев, она продолжала одеваться в эксцентричные дешевые наряды — а иногда и белье выбирала по тому же принципу. Элис интересовалась только своей студией, которую я поклялся купить. Как я хотел вернуться в прошлое и заткнуть себе рот! Да откуда мне было знать? Догадка пришла ко мне слишком поздно: тем утром, когда Элис сошла с поезда, чмокнула меня в щеку и с видом фокусника, достающего платок, извлекла из кармана бумаги: только что подписанный договор об аренде. Элис выглядела такой счастливой, ночью она буквально таяла в моих объятиях. Желанная фотостудия. Крохотное здание в оживленном районе… Пасадены, где же еще.