— Довольно, знаю! — остановил его Трофимов. — Так это брат Иосиф велел тебе прийти к нему?

— Ну, да!.. Только мне при них разговаривать нельзя с тобой, они услышат.

— Значит, он и послал тебя к Авакумову, чтобы следить?

— За тобой… — досказал Варгин. — Только, право, они услышат: и тебе и мне будет худо тогда!

— Уйди от них!

— Не могу! Я должен ему рассказать все… Боже мой! Мне тяжело… ты велел уйти, я ухожу, а мне нужно рассказать ему… мне нужно! Нужно!

Варгин заметался на кресле, и снова конвульсии задергали было его тело.

Теперь он должен был испытать на себе два противоположных влияния двух различных людей, которые подчинили его своей воле. Эти два влияния боролись в нем и причиняли ему страдания, вызвавшие новые конвульсии.

Надо было сразу освободить Варгина от обоих влияний, и для этого требовались, действительно, огромная сила, знание и умение. Но, по счастью, человек, в руках которого находился Варгин, обладал этой силой, знанием и умением.

Трофимов немедленно остановил его ясновидение и внушил ему спокойный, укрепляющий сон, а сам в это время перенес его на диван, раздел и долго возился над своим приятелем. Он тщательно проводил рукою по тем местам обнаженного тела Варгина, где находятся нервные центры, и, по мере того как он делал эти пасы, лицо Варгина становилось спокойнее и спокойнее, и, наконец, он задышал ровно и безмятежно, совершенно освобожденный от всяких последствий приемов гипноза, проделанных над ним как Трофимовым, так и Иосифом Антоновичем Пшебецким.

Работа Трофимова стоила ему немалого: он заметно побледнел, пот выступил у него на лбу, от него потребовалась огромная затрата сил, но он перенес ее и выполнил свое дело до конца. Зато ему было известно теперь, что иезуиты, до сих пор не подозревавшие, что под скромным именем Трофимова скрывается один из могущественных деятелей противоборствующего им общества перфектибилистов, обратили на него свое внимание, и это было очень важно для него.

Трофимов чувствовал значительное утомление, но сегодня для него выдался такой день, что отдыхать ему было некогда.

Едва он кончил свои пасы над Варгиным и почти в изнеможении опустился на кресло, за ним прислала сиделка, потому что, по ее мнению, больному было худо.

— Сейчас, сию минуту! — сказал Трофимов, продолжая сидеть, но в тот же миг, как бы спохватившись, вскочил и произнес: — Что же это я?

Трофимов знал, однако, что сейчас для больного молодого человека опять потребуются все его силы, а этих сил у него почти не было. Он достал из кармана маленький хрустальный флакон, налил из стоявшего на окне в библиотеке графина воды в стакан, капнул из флакона туда две капли и выпил залпом.

Через секунду Степан Гаврилович выпрямился и пошел, бодрый и крепкий, к больному.

Сиделка встретила Трофимова одним лишь словом:

— Нехорошо!

Это была не простая сиделка, а знавшая, по-видимому, больше обыкновенной и привыкшая ходить за больными под руководством Степана Гавриловича.

— Нехорошо? — переспросил ее Трофимов. — В чем же дело?

— Пульса почти не слышно, и холодеет! — ответила шепотом сиделка.

Трофимов подошел к больному и взял его за руку. Пульс был так слаб, что его с трудом можно было различить, и рука была холодна как лед.

Трофимов стал в ногах постели, на которой лежал больной, и, вытянув руки и выставив вперед большие пальцы, начал водить ими над больным от себя и потом назад к себе. Изредка Степан Гаврилович кивком показывал сиделке на больного, та трогала его за руку и отвечала утвердительным наклонением головы, показывая этим, что теперь все идет к лучшему.

Пульс больного забился, тело согрелось, угасающая жизнь как бы возвращалась к нему.

— Если опять заметите, позовите меня! — сказал Трофимов и пошел в библиотеку к Варгину. — Господи! Только бы сил хватило! — прошептал он, взявшись за голову.

Две капли, принятые им из флакона, были крайним средством, повторение которого не могло уже принести пользы. Трофимову нужен был отдых.

В библиотеке он нашел Варгина очнувшимся.

Художник очнулся и, увидев себя лежащим на диване раздетым, удивился, что с ним, и поспешил надеть на себя платье.

— Что это? Отчего я тут лежал голый? — спросил он вошедшего Трофимова. — Ну, брат Кирш, дела!.. — произнес он затем и добавил: — А все-таки я очень рад, что нашел тебя и что Трофимов оказался тобой. Теперь я смотрю на тебя и дивлюсь: как это раньше не мог узнать?

Варгин, освобожденный уже от влияния гипноза, помнил, однако, все внешние факты, происходившие вокруг него во время гипноза, потому что ему было сказано "наблюдать и запомнить".

— Позабудь Кирша, — остановил его Трофимов, — и никогда не произноси этого имени; теперь я для тебя, как и для всех, Степан Гаврилович Трофимов, но, кажется, мне скоро придется переменить и это имя: мы уже обратили на себя благосклонное внимание отцов-иезуитов…

— Опять они! — воскликнул Варгин, имевший уже прежде случай сталкиваться с представителями иезуитского ордена и испытать на себе их обхождение.

— Да, опять они! — подтвердил Трофимов. — Но в том и состоит мое дело, чтобы по возможности обращать в добро то зло, на которое они способны.

— Так что, — проговорил Варгин, — этот обескровленный молодой человек — это их работа?

— Нет, в данном случае иезуиты виноваты только косвенно, а главная вина лежит на этом безбожном старике Авакумове, который, впрочем, теперь, вероятно, уже покончил земные счеты.

— Успокой ты меня, пожалуйста! — стал просить Варгин. — Расскажи мне про этого несчастного молодого человека, над которым ты сам производил препротивную операцию.

— Для этого, то есть для того, чтобы ты понял все как следует, — начал объяснять Трофимов, — нужны были бы некоторые познания… Впрочем, я постараюсь втолковать тебе, что смогу… Старик Авакумов был один из тех безумцев, которые соблазняются учением так называемой "черной магии", или «чернокнижием». У этого отвратительного учения есть свой ритуал и своя практика, в которой человеческая кровь играет и играла с незапамятных времен первенствующую роль. Убийство, обставленное гнусными обрядами, составляет необходимую принадлежность ритуала этих безумцев. Между прочим, они верят, что человеческая кровь способствует продлению и поддержанию жизни. В Древнем Риме времен императоров были в ходу ванны из свежей человеческой крови, для чего убивали рабов. То же самое проделывали и в средние века, и даже сравнительно еще недавно во Франции, во времена регентства, когда сам регент пользовался этими ваннами. Также верят и в то, что кровь, перелитая непосредственно из жил молодого человека к старому, дает этому старому молодость и долговечность. Старик Авакумов желал испытать на себе такой способ телесного возрождения и жертвою для этого обрек молодого человека, тайно помещенного в его доме иезуитами на его попечение.