картина была лучше, чем мои „Двадцать шесть комиссаров“. И если ты сделаешь её лучше, чем я, то, клянусь, где бы я ни был, – я приеду в Москву и буду тамадой за твоим столом!.. Но если ты только болтун, если можешь только критиковать, а сам сделать ничего не можешь – берегись! Я тебе этого не прощу. И никто из сидящих здесь не простит. А здесь сидит вся советская кинематография“. Он помолчал и добавил: „Я прошу всех поднять бокалы и выпить за то, чтобы я был тамадой у Михаила Ромма, когда он сделает свою первую картину“…»

И когда через три года Ромм снял свой первый фильм «Пышка», Шенгелая прислал ему телеграмму: «Когда стол? Шенгелая, Вачнадзе». А позже действительно сидел в качестве тамады в ресторане «Арагви», где был банкет по случаю премьеры.

История про Николая Шенгелая не просто содержит сочные детали, юмор, самоиронию, но и поучительна, как и большинство рассказов Ромма. Это не просто байка, а назидательный пример умения вести себя достойно в самой, казалось бы, сомнительной ситуации, а ещё – выражение благодарности человеку, преподавшему ценный урок великодушия.

Таких историй я слышал великое множество, и они, безусловно, стали для меня университетами. Благодаря Ромму я начал по-другому воспринимать мир, и это касалось не только политических взглядов, мировоззрения, но и обычного житейского опыта.

Ромм был не только выдающимся режиссёром, но и во многих своих проявлениях очень добрым человеком. И очень простым. Меня подкупило, хотя поначалу и вызвало удивление, когда, оказавшись у Ромма, эталонного московского интеллигента, я услышал, как легко он матерится. Не знаю уж, являлась ли эта манера изобретательным педагогическим приёмом, но в любом случае педагогом Михаил Ильич был выдающимся. Среди его учеников Чухрай, Басов, Тарковский, Шукшин, Митта, Соловьёв – десятки крупных режиссёров.

Когда я сам начал преподавать, то смог в полной мере оценить масштабы педагогического дарования Михаила Ильича. А наблюдая за коллегами, отметил тенденцию: набирающие к себе «тарковских» не возьмут на свой курс «шукшиных». Ромм в этом смысле – явление уникальное. Широта взглядов у него как раз и проявлялась в способности не замыкаться на собственных художественных пристрастиях, а воспринимать человека, оценивая творческий потенциал, который в будущем сможет проявиться в самых разных жанрах и эстетиках. И такой подход давал грандиозные результаты.

Наша мастерская была набрана не Роммом и, возможно, потому не подарила много имён отечественному кинематографу. Не без моей помощи состоялся Шурик Павловский, работавший в комедийном жанре (один из самых известных его фильмов – «Зелёный фургон»). Анвар Тураев оказался в Таджикистане, снимал там хорошие фильмы. Коля Кошелев работал на «Ленфильме», самая известная его картина – «Старшина» с Гостюхиным в главной роли. В определённом смысле оправданием этого курса стали те, кого набрал именно Ромм – Михалков и я.

21

О диалектике восприятия искусства, львиных когтях, уроках от Бунюэля, неприглядных эпизодах из жизни классиков и прозорливости Всеволода Кочетова

В 1968 году мне с огромным трудом удалось снять первую учебную работу, так называемый немой этюд. Тратить пришлось собственные средства – около трёхсот рублей – немаленькая, между прочим, сумма. А в будущем ещё предстояло как-то выкручиваться с дипломной работой, на которую нормальным студентам, а не каким-то непонятным аспирантам, выделялся внушительный бюджет – 50 000 рублей. Это, на минуточку, пять автомобилей «Волга» по тогдашним ценам.

На мой этюд ВГИК выделил только оператора и плёнку, всё остальное стало моей проблемой. Сюжет я придумывал мучительно, пока не обнаружил, что он совсем рядом, буквально спит со мной в одной постели. Вера Алентова играла в «Аленьком цветочке» главную роль Алёнушки, в связи с чем ей приходилось выходить на сцену даже 1 января к десяти утра.

Фильм мой назывался «К вопросу о диалектике восприятия искусства, или Утраченные грёзы». Я придумал историю про девочку, которая впервые в жизни приходит в театр, и по её реакции мы наблюдаем все стадии диалектики. Сначала она всё с восторгом принимает, бурно реагирует, впервые столкнувшись с магией искусства. Но в антракте мама ведет её за кулисы, где девочка вдруг видит изнанку того, чем только что восторгалась. Маме девочки нужно пообщаться со знакомой актрисой – она продаёт ей пару туфель, а девочка в это время смотрит по сторонам и разочарованно замечает, что Баба-яга чуть ли не в обнимку с Алёнушкой сидят и по-свойски курят. Другие герои сказки играют в домино, а сам аленький цветочек, если потрогать, это никакое не волшебство, а обыкновенная тряпка. Насмотревшись на правду жизни, наша героиня понуро возвращается в зал и, когда начинается следующий акт, сидит кислая, и происходящее на сцене её уже не радует. Таким образом, сюжет движется в соответствии с диалектической триадой – тезис, антитезис, но ещё нужно дождаться синтеза. Логика повествования соответствует закону отрицания отрицания. Девочке необходимо пройти три стадии: «это верно», «это неверно» и, наконец, «это не неверно». И ребёнок в соответствии с законами диалектики опять страстно вовлекается в театральное действо и начинает, забыв о разочарованиях, кричать вместе со всеми: «Алёнушка, не ходи туда! Не верь! Это Баба-яга!»

О месте съёмки я договаривался с помощью Веры в её театре. Позвал друзей, чтобы помогли. Нам понадобилось две ночи, каждый раз нужно было устанавливать декорацию «Аленького цветочка», а значит, оплачивать работу монтировщиков. Детей снимали отдельно в актовом зале ВГИКа. Включили ребятам Чаплина, какой-то диснеевский мультик, и камера выхватывала лица поглощённых зрелищем детей. Показанное на экране давало повод для всех необходимых по сюжету реакций, нужно было только их зафиксировать, а потом правильно смонтировать. К сожалению, оператор мне достался неопытный, и с этой точки зрения кино вышло скверное. Но в монтаже всё сложилось, картина состоялась, вопреки весьма некачественному изображению.

Вообще, немой этюд – задача сложная. Нужно в ограниченное время, без диалогов выстроить интересную историю с интригующим сюжетом, мыслью, образом, вызвать эмоциональный отклик. Михаил Ильич моё первое кино похвалил и, думаю, порадовался за ученика. Скажу без ложной скромности: в этой ещё незрелой работе всё-таки уже были заметны «когти льва».

Я чрезвычайно благодарен Михаилу Ильичу за всё. За поддержку в очень сложный период моей жизни, когда я мог, уехав в Ставрополь, навечно сгинуть в провинции вместе со своими планами и мечтами. Безусловно, я признателен Ромму за то, что он решил взять меня к себе на курс, но уже теперь, спустя десятилетия, вдруг задумался, почему он не предложил мне вариант Высших режиссёрских курсов, где я мог бы получить профессию без мудрёных схем с аспирантурой. Ромм, конечно, мог его организовать. Михаил Ильич стоял у истоков создания Высших режиссёрских курсов, авторитет его был непререкаем, правда, мне пришлось бы учиться у другого мастера, но зато без проблем со съёмкой учебных работ, проблем с получением профессионального статуса, ведь человек, отучившийся в аспирантуре ВГИКа, это всё же не выпускник режиссёрского факультета. Видимо, такой вариант просто не пришёл Михаилу Ильичу в голову… К моему, в результате, счастью.

Знаменитые Высшие курсы режиссёров и сценаристов были организованы в 1960 году, поначалу просто работали при «Мосфильме», но довольно скоро зарекомендовали себя с наилучшей стороны, потому что сразу о себе заявили выпускники – Данелия, Таланкин, Панфилов… Создавался этот ускоренный способ подготовки кадров после эпохи так называемого малокартинья. В конце 50-х стране остро не хватало сценаристов и режиссёров – во времена «оттепели» фильмов начали выпускать значительно больше.

Во ВГИКе мне пришлось тяжко, и перспективы мои были призрачны, хотя многое оказалось полезным для будущей карьеры. Например, я познакомился с легендарным Владимиром Евтихиановичем Баскаковым, который читал аспирантам лекции по истории советского кино. Крупный партийный чиновник, какое-то время работал в ЦК, после – заместителем министра культуры СССР по кинематографу, первым заместителем председателя Госкино – в общем, весьма влиятельный человек, интереснейшая личность, фигура, безусловно, мощная. Идеолог советского кинематографа и при этом далёкий от образа государственника-охранителя – Победоносцева или Суслова. Он был смелым человеком – фронтовик, повоевавший в самом пекле, интеллектуал с прекрасным образованием, эрудицией, своеобразным юмором. Говорил так: «Если человек выговаривает моё отчество, значит, подхалим».

Он не только читал у нас лекции, но и приглашал своих подопечных в Госкино на просмотры новых заграничных картин, которые широкому зрителю не были доступны. Помню, например, нам показывали фильмы