развязность. Он затолкал руки в карманы штанов и скроил презрительную гримасу:

— Ничё себе! И что он умыкнул?

— Бузук, я всё объясню, — откликнулся Гвоздь.

Пожевав губы, Бузук кивнул:

— Ну что, братва? Придём кенту на выручку?

Максим согнул спину и стиснул колено ладонью, всем видом показывая, что с него взятки гладки. Он уже исполнил долг спасателя, вернул Гвоздя, можно сказать, с того света. На этом всё.

Хирург принялся отвязывать шнур от дужки ведра, однако узел был затянут слишком туго.

Жила оттолкнул Хирурга:

— Уйди. — И впился в узел зубами. Вскоре сдался. — Проще отрубить. Бузук, дай ножик.

Максима удивила невнимательность зэков. Почему он раньше считал их наблюдательными и бдительными? В мотке было двести метров. Бузук отрезал от него примерно десять метров и дал Сяве, но длины не хватило: бадья не достала до воды. Тогда Бузук отдал Сяве весь моток. Отмерив сколько нужно, Сява щедро опутал шнуром бревно для подъёма ведра: видать, надеялся, что ему удастся повернуть рукоятку ворота. Остаток шнура уложил кольцами за колодцем. Сейчас зэки будто ослепли. Как можно не заметить вызывающе яркий оранжевый цвет?

Максим сгрёб с земли верёвку и скинул конец в яму:

— Гвоздь, лови. Поймал?

— Поймал.

— Обмотай себя под мышками. Несколько раз обмотай, чтобы не резало.

Спустя пару минут из влажной темноты донеслось:

— Готово.

— Дальше вы сами, — сказал Максим и отошёл к Бузуку.

Упираясь ногами в стенку сруба, Жила пыхтел, потел, краснел. К нему присоединился Хирург. Но и вдвоём они не сумели не то что вытащить Гвоздя — им не удалось приподнять его хоть немного. Тогда они предприняли попытку повернуть рукоятку ворота, но бревно заклинило намертво.

Наблюдая за приятелями, Бузук лишь щёлкал языком. Сява светился от радости; такой исход дела его, похоже, устраивал.

Жила выбился из сил. Сложил руки на бортике колодца, уткнулся в них лбом и, прерывисто дыша, вымолвил:

— Чуть пупок не развязался.

Хирург утёр с лица испарину:

— Кожа и кости… Бараний вес. Ты помнишь, как его крутил Максим, когда желудок промывали? Обхватил за пояс и оторвал от земли.

— Помню, — кивнул Жила и крикнул в колодец: — Слышь, Гвоздь! Из-за тебя рвать жилы я не стану. Начинай шевелить булками, а то ведь мы брыканём. Так и помрёшь в этой яме. Цепляйся за доски, карабкайся. Облегчи нам задачу.

— Думаешь, я не пробовал? — прозвучало в ответ. — Меня в грязь засосало. Ноги не могу вытянуть.

Жила махнул Максиму:

— Эй, чемпион, айда к нам. Будешь третьим.

— Не трогай его, он еле стоит, — возразил Хирург. — Надо звать Хрипатого.

Эта фраза погасила весёлый огонёк в глазах Сявы.

— Гвоздь крысятничал, — выпалил он. — Забейте на это дерьмо.

— Ты кого назвал дерьмом, ублюдок? — прогремело в яме. — Бузук, сказать хочу.

— Говори.

— Я его опустил.

— Кого? — не понял Бузук.

— Шнырёнка.

Вспыхнув, Сява вскочил на ноги:

— Он врёт! — Навалился животом на край шахты и проорал во мглу: — Врёшь ты всё!

— Пусть снимет штаны, — доказывал Гвоздь. — У него вся задница в шрамах.

Сяву била крупная дрожь.

— Не верьте ему! Он приставал ко мне. Но я увернулся.

— Ага-ага, — рассмеялся Гвоздь. — Ты сам мне жопу подставил.

— Врёшь ты всё! — прогорланил Сява и вдруг схватил бадью. Поднял, даже не пискнув. И высыпал содержимое в колодец.

Падая, камни колотили о деревянные стенки. Сквозь гулкий стук пробивались вопли Гвоздя. И всё стихло.

У Жилы отвисла челюсть. Бузук вздёрнул брови на лоб. У Хирурга вытянулось лицо. Максим прижал пальцы к вискам. Впервые мелькнула мысль: а не умер ли он? Уж слишком невероятным было происходящее.

Сява примостил ведро на угол колодца и повернулся к браткам:

— Я сказал правду.

Бузук выдавил нечленораздельные звуки. Прокашлялся в кулак:

— Верю.

Сява разрыдался. Размазывая по щекам слёзы, прогундосил:

— Спасибо, Бузук. Спасибо.

— Гвоздь! — позвал Жила, всматриваясь в яму. Не получив ответа, набрал горсть земли и швырнул во влажный мрак. — Аминь.

Воцарилась могильная тишина. Максим всем телом ощутил её холод. Зябко поёжился, подтянул застёжку куртки до подбородка и посмотрел на небо. Там по-прежнему виднелась дымчатая окружность, только в этот раз её края стали шире и дымка вздымалась клубами, словно под чёрной паутиной ворочались полчища пауков.

Вынырнув из раздумий, Бузук достал из-за пазухи фляжку:

— Помянем.

— Так вот что он спёр! — догадался Жила.

Братки поочерёдно сделали по глотку. Максим и Хирург отказались.

— Учись у Сявы, — проговорил Бузук, закуривая.

Проверяя, сколько коньяка осталось во фляжке, Жила потряс её возле уха:

— Чему?

— Гвоздь нарвался, теперь он жмур.

— Ну?

— А Шнобель?

— Что — Шнобель? — спросил Жила, возвращая фляжку Бузуку.

— Почему он сидит под избой?

Жила издал смешок:

— Ты что-то путаешь, Бузук. Я забил его до смерти.

— Насколько я знаю, трупаки не ползают. А этот приполз.

На лице Жилы отразилось неподдельное удивление.

— Не может быть!

— Иди сам посмотри.

Сява рванул к избе первым. За ним шли Максим и Хирург. Бузук и Жила шагали в хвосте.

— Я видел кровь, — говорил Жила, — будто кого-то волочили. Решил, сбежал твой дружок, а Хрипатый его отмудохал и приволок обратно. На Шнобеля я даже не подумал.

Сява скрылся за углом избы. Почти сразу прозвучал его пронзительный голос:

— Бузук, быстрей!

Братки и Максим поспешили на крик.

— Сюда, сюда, — протараторил Сява, выглядывая из дверного проёма, как из скворечника.

Максим вместе со всеми поднялся на крыльцо и переступил порог.

К потолочной балке привязан шнур, в петле висел Шнобель. Под его ногами в растёкшейся луже лежал перевёрнутый табурет. Пахло прелой соломой, кровью и мочой.

— 25 ~

Сява по-босяцки сплюнул на пол и, глядя на висельника, произнёс авторитетным тоном фразу, явно услышанную в разговоре более умных приятелей:

— Самый проверенный способ распрощаться с жизнью.

Хирург с отстранённым видом отошёл к окну и уставился в проём между досками. Бузук и Жила молчали. На их физиономиях читалась растерянность. Максим тоже подметил некоторые странности. И тоже молчал, хотя так и подмывало спросить: «Как ему удалось?»

Бузук засунул ладони в карманы. Стараясь не ступать в лужу мочи, поддел ногой табурет и исхитрился установить его под Шнобелем. «Ловко!» — подумал Максим и вновь переключил внимание на детали, которые лишь подтверждали догадку: зэк повесился не сам.

После смерти человека его тело немного удлиняется — известный факт. Однако ботинки висельника не доставали до сиденья. Значит, Шнобель, стоя на табурете, даже на цыпочках, никак не мог накинуть себе на шею петлю. И уж точно не сумел бы обмотать шнуром потолочную балку. Ему попросту не хватило бы роста