– Спасибо, – взволнованно сказал Глеб, принимая оружие. И как положено, он до половины обнажил клинок, прикоснулся к нему губами и мягко вдвинул назад в холодные ножны.

Вернувшись к своему красному мешку, генерал хитро подмигнул Анечке.

– Ну, а теперь?

– Теперь и так понятно, кому, теперь подарок маме. Других не осталось.

На этот раз в руках генерала оказалась старинная шаль. Генерал шагнул к Ирине и набросил шаль ей на плечи.

– Мама, мама! – закричала Анечка. – Да ты настоящая красавица! Такая, как по телевизору в старых фильмах показывают.

– Ну что ты…

Щеки Ирины вспыхнули горячим румянцем. Она подошла к зеркалу и с нескрываемым удовольствием посмотрела на свое отражение – шаль была Ирине очень к лицу. Потом Ирина обошла стол и тихо сказала Амвросию Отаровичу:

– Вы настоящий мужчина!

– Я польщен и тронут.

– Да, мне, конечно, с вами, Амвросий Отарович, тягаться тяжело, – заметил Глеб.

– А со мной и не нужно тягаться.

– Тогда принимайте дары и подношения!

Глеб распаковал принесенную из багажника коробку, и на комоде появился старинный патефон. Следом за ним из коробки было извлечено около дюжины пластинок в пожелтевших, немного потертых конвертах.

– Это еще не все, – сказал Глеб. Он достал из кармана серебряные часы на длинной цепочке. – Амвросий Отарович, этим часам уже сто лет, но они продолжают исправно идти, – Глеб надавил на защелку, крышечка откинулась, сверкнуло стекло циферблата. – Настоящие швейцарские часы.

– Глеб, я не могу принять такой подарок. Они же стоят целое состояние!

– Амвросий Отарович, примите от чистого сердца.

Это от нас – от Ирины, Анечки и от меня. И еще кое-что я хочу вам подарить… – Глеб вынул из коробки продолговатый костяной пенал.

– Что там?

– Откройте, посмотрите, – Глеб протянул пенал генералу.

Тот открыл. В пенале находилась опасная бритва с ручкой, инкрустированной янтарем.

– «Золинген», – прищурившись, прочел на лезвии дальнозоркий генерал.

– Да, «Золинген». Все эти предметы я собирал специально для вас, Амвросий Отарович.

– Подарок должен быть один, а их много.

– Я не всегда мог приехать к вам, когда мне этого хотелось, – усмехнулся Сиверов, – вот и поднабралось их столько.

– А мне? – подала голос Аня.

– А тебе – вот, – Глеб вытащил из кармана маленькую бархатную коробочку и подал девочке.

Аня открыла футлярчик. Она очень обрадовалась подарку, но одновременно забеспокоилась:

– Ой, какие сережки! А как я их надену? У меня же нет дырочек в ушах.

– Ничего, проколем. Были бы серьги, а дырочки мы тебе сделаем, никаких проблем!

– Что, прямо сейчас?! – Аня в испуге прикрыла уши ладошками.

– Ну конечно же, нет. В Москву вернемся и сходим к косметологу.

– А это больно?

– Да нет. Чуть-чуть придется потерпеть, но зато потом будешь ходить с сережками, как взрослая.

Ирина получила в подарок причудливый серебряный браслет в виде ящерицы. Ирина была несказанно благодарна, но в душе удивилась: «Когда он успел все это купить? И где он все хранил?»

После вручения подарков веселье за столом буквально закипело. Когда на экране включенного телевизора появился циферблат часов, генерал поднялся, наполнил бокалы и, взглянув каждому в глаза, тихо сказал:

– А теперь у нас есть несколько мгновений, чтобы загадать самые сокровенные желания. И пусть они исполнятся в новом году.

Секундная стрелка на экране делала шажок за шажком. Каждый думал о своем. Глеб встретился взглядом с Ириной, и они поняли, что их желания совпадают.

Куранты пробили полночь, бокалы с шампанским сошлись над серединой стола, и в трепетном свете свеч лица собравшихся за столом были прекрасны, как была прекрасна атмосфера в доме, пропитанная любовью и благожелательством.

В эту светлую праздничную ночь не думалось о плохом. И только с заключительным ударом курантов Глеба вновь одолели тревоги.

«До отвращения банально, но я хочу остановить эти прекрасные мгновения, безмятежные и счастливые. Но это невозможно…»

С самой Швейцарии Сиверова не покидало ощущение, что он ввязался в очередную опасную историю и недалек тот день, когда придется срываться с места, оставлять дорогих ему людей и мчаться, мчаться, мчаться в поисках своей смерти или в поисках чужого спасения.

Зная, что интуиция никогда его не обманывает, он все-таки пытался приглушить беспокойство, но оно выползало из глубины души, будоражило его напряженное сознание.

«Только бы сейчас не зазвонил телефон! Только бы он продолжал молчать хотя бы до завтра. А еще лучше, чтобы он молчал еще несколько дней…»

" – О чем это ты так задумался? – услышал Глеб голос генерала.

– Собственно говоря, ни о чем хорошем, – честно покаялся Глеб. Ему не хотелось произносить слово «работа», и он его не произнес. – – Гони, гони от себя всякие мысли. Сейчас праздник, Новый год, а ты опять, наверное…

– Все, все, не буду больше, – Глеб виновато улыбнулся.

– А танцевать мы будем? – спохватилась Аня.

– Обязательно будем! Сейчас мы опробуем подарок.

Амвросий Отарович поднял крышку патефона, взялся за сверкающую никелем ручку, завел пружину. Долго перебирал пластинки, затем выдвинул одну из конверта, прочел надпись, бережно положил пластинку на круг и долго, старательно, боясь повредить поверхность, опускал иглу. Послышался шорох, легкий треск, и только после шума, который напоминал свист ветра в дымоходе, хлынули звуки духового оркестра.

– А вот, Анечка, вальс. Он называется «Сказки Венского леса». И позвольте пригласить вас на танец.

Две фигуры – высокого седого старика и маленькой девчушки – выглядели комично. Но эта комичность была трогательной. У Ирины на глазах выступили слезы умиления.

Глебу тоже нравилась эта сценка. Он с теплой улыбкой смотрел, как неумело вальсирует девочка. Она сбивалась с ритма, то и дело наступала своему кавалеру на ноги, но все равно была очень довольна.

«Ничего, – думал Глеб, – пройдет время, и эта смешная малышка превратится в девушку, а затем станет такой же прекрасной, как и ее мать. Она научится танцевать, научится кружить мужчинам голову…»

Вальс закончился. Старая пластинка зашипела, но продолжала вращаться.

Глеб подошел к патефону и поднял вычурно изогнутую, блестящую шейку звукоснимателя, мягко положил ее на рычажок.