– Амвросий Отарович! Вы… Я… У меня просто нет слов! – Глеб поднялся. – Понимаю одно: отказаться не имею права.

– Не надо никаких слов, дорогой. Давай лучше выпьем коньяка, а потом я сварю кофе. У меня есть отменный кофе, привезли его из Заира. Местный сорт.

Кофе очень крепкий и, думаю, тебе он понравится.

– Давайте выпьем за дружбу, Амвросий Отарович!

…Амвросий Отарович вернулся с кухни с ручной кофемолкой.

– Глеб, ты помоложе, вот тебе и работа.

– Будет сделано, Амвросий Отарович.

Глеб принялся вертеть ручку. Внутри мельницы захрустели кофейные зерна.

– Мели, мели, их надо размолоть в пыль. Затем долго варить. Если хочешь, я научу тебя одному хитроумному рецепту – кофе получается таким, что, выпив даже одну чашку, будешь бодрствовать две ночи. Мы с твоим отцом, бывало, так варили.

– Очень интересно, обязательно научите.

Не переставая крутить ручку мельнички, Глеб взглянул на телефонный аппарат – черный, эбонитовый, с массивным неуклюжим диском и тяжелой трубкой на высоких рычажках – старомодный, как и большая часть генеральской утвари.

Амвросий Отарович перехватил взгляд Сиверова.

– Что, позвонить хочешь?

– Нет, сам не хочу. Но меня удивляет и настораживает то, что телефон молчит. Вас никто не поздравил?

– А как он может звонить, – хитро подмигнув Глебу, пробурчал Лоркипанидзе, – я же его отключил.

И тут Глеб почувствовал, как холодная струйка пота побежала у него вдоль позвоночника.

– Отключили?!..

– А что, тебе должны позвонить? Кто-то знает, что ты здесь?

– Да, Амвросий Отарович, должны были позвонить.

– Сейчас включим, включим, дорогой ты мой. Что же ты сразу не сказал? Ты меня, старика, извини, я хотел как лучше.

– Ничего страшного, – бодрым голосом ответил Глеб, медленно вращая ручку мельницы. – Оно и вышло лучше, но уж если секрет открыт…

– Извини.

Амвросий Отарович опустился на колени и вставил штекер в розетку. Затем снял трубку, прижал к уху.

Улыбнулся, заслышав гудок.

– Ну вот, работает. Что же ты меня сразу не предупредил!

– Да ладно, – махнул рукой Глеб, – черт с ним, с этим телефоном. Лучше пойдем варить кофе по вашему рецепту.

– Нет, по тому рецепту, о котором я тебе говорил, варить не будем, иначе ни ты, ни я не уснем.

– Давайте тогда не будем изощряться, сварим обычный.

Они направились на кухню, где начали готовить в большой медной кофеварке густой ароматный кофе.

– Вот теперь, если вы не возражаете, я закурю.

– И я тоже.

Мужчины закурили – степенно, важно, чинно, словно совершали некий ритуал. Они выпускали струйки голубоватого дыма, смотрели на кофе, который вот-вот должен был закипеть на маленьком огне, и без слов понимали друг друга.

Вместе с кофейником, чашечками и пепельницей Сиверов и Лоркипанидзе из кухни вернулись в гостиную, уселись перед камином и, глядя в огонь, смакуя кофе и сигаретный дым, повели неспешную беседу о всяких пустяках – таких, как рецепты приготовления кофе и в чем преимущества египетского светлого табака перед темным бразильским.

Сиверов, сидя в кресле, спиной чувствовал телефонный аппарат и напряженно ожидал, что тот вот-вот подаст голос. Глеб даже представлял этот тревожный настойчивый звонок и представлял очень явственно свое нежелание поднимать тяжелую эбонитовую трубку, чтобы, прижав ее к уху, услышать знакомый голос – голос генерала Потапчука, который вначале поздравит с Новым годом, а потом произнесет несколько, на первый взгляд, незначащих слов, которые заставят Глеба броситься к машине и морозной праздничной ночью мчаться к сияющей миллионами огней Москве – туда, где он, агент Слепой, должен будет получить очередное задание и приступить к его выполнению, каким бы невыполнимым оно ни казалось.

Сиверов знал себя: хочет он того или нет, но, если этот телефонный звонок прозвучит, он непременно снимет трубку.

О чем говорили на палубе парома «Принц Датский»

Олег Мерцалов и человек, передававший ему заказы на убийства, не слышал никто. Да и они сами слышали друг друга с трудом, ведь разговор происходил па верхней палубе, где свирепый ветер уносил слова, едва они успевали прозвучать. Мерцалов кивал, при этом недовольно морщился, хотя на самом деле в душе ликовал.

Уже давно он мечтал о подобном заказе. До этого ему приходилось действовать на территории других государств, а не своей родины.

Вот уж воистину – он любил отчизну, но странною любовью… Такой же странною, как и прочие пристрастия Мерцалова.

* * *

Первого января нового года Олег Мерцалов выходил из вагона СВ скорого поезда Прага – Москва на Белорусском вокзале.

Всю дорогу после того, как поезд пересек границу бывшего Советского Союза и оказался в Беларуси, Мерцалову невыносимо хотелось ступить на засыпанный снегом перрон любой, пусть даже самой маленькой станции. Но поезд мчался и мчался, оставляя позади пустынные платформы, освещенные сиротским светом фонарей. А затем вновь и вновь проваливались в темноту за окнами редкие огоньки деревушек вдоль железнодорожной магистрали.

После Бреста поезд остановился лишь в Минске.

Мерцалов лежал, прикрыв глаза, и вслушивался в звуки города.

«Интересно, а кем бы я был сейчас, если бы не попал тогда в афганский плен? Интересно, кем стали те, кто служил вместе со мной? Наверное, кто-то покинул армию, ударился в бизнес. Кто-то избрал такой же путь, как и я. Только здесь, в России. Дело одно – но плата наверняка разная. И вообще, есть ли разница между моей теперешней жизнью и прошлой? И прежде, и сейчас я убиваю тех, на кого мне укажут. Тогда мне сказали, что афганские крестьяне, взявшие в руки оружие, – враги, и я убивал их. Потом никто из пославших меня на эту войну не посчитал нужным объяснить мне, что это не так. И я уяснил себе другое: каждый человек, взявший в руки оружие ли, власть ли, большие ли деньги, уже одним этим заслужил смерть. И не важно, кто эти люди. Они как свиньи, которых человечество выращивает на убой, хорошо кормит, но за это требует раньше времени расплатиться жизнью. И не важно, кто отдает приказ на их уничтожение».

Поезд тронулся. За окном проплыли привокзальные башни, смолкли голоса людей, снующих по перрону.

И вновь потянулись заснеженные поля – такие пустые, что сердце начинало щемить.

Мерцалов приподнялся на локте и посмотрел в черноту за окном.

«Пейзаж кажется совсем унылым потому, наверное, что сейчас новогодние праздники».