У Марины уже голова шла кругом. В Марининой комнате Надя развила бурную деятельность, чтобы ее получше там устроить. А той было и так хорошо. Пришли соседки, чтобы с ней познакомиться, принесли чай, сухари. Спрашивали, откуда она приехала. За нее отвечала Надя, подробно рассказала вокзальную эпопею. Женщины бросились целовать Марину. То, что она актриса, не только произвело на них впечатление, но и привело в бурный восторг. Похвастались театром, самым красивым зданием в Биробиджане. Завтра она сама увидит. Как и много еще интересного. Начинается новая жизнь!

— Добро пожаловать в Биробиджан! Удачи тебе! Если что-то понадобится, обращайся к нам, не стесняйся. Тут надо помогать друг другу. За этим мы сюда и приехали. Поначалу будет трудновато, но ты привыкнешь. В Биробиджане не так уж плохо, тем более в это сумасшедшее время. Благодари небо, девочка, что ты здесь. Это огромный подарок судьбы!

Никто из них не сомневался, что Марина еврейка. Иначе как бы она здесь очутилась? Марина действительно стала еврейкой.

«Благодари небо…» Если б эта женщина знала, кого Марине следует благодарить!

Перед ней вновь явилось лицо Иосифа Виссарионовича. Но вовсе не молодое, ласковое, как на вокзальном портрете. Она никак не могла забыть настоящего Сталина с побитыми оспой щеками, тискавшего ее в роковую ночь 32-го. Но сейчас он все же не выглядел тем беспощадным тираном, каким ей представился на вокзале.

Ведь он уже своего добился — загнал ее в этот барак на самой окраине морозной Сибири. Неужто ему окажется мало, что она сейчас затеряна в этом крошечном, недостроенном, совсем ей чужом городке?

Биробиджан! Ее тюрьма и надежда!

— Не правда ли, Марина Андреевна, это лучший театр на свете?

Голос Матвея Левина отдавался в колосниках. Весь в черном, он прошелся по сцене, скрипя ботинками. Свитер под горло подчеркивал совершенство его фигуры и вообще был ему очень к лицу.

— Вы его полюбите. У этого театра есть свой дух, который постоянно крепнет.

Марина не могла оторвать глаз от Матвея. Он действительно был почти совершенным красавцем. Матвей, разумеется, знал, какое впечатление производит, и умело этим пользовался.

Примерно час назад Марина с Надей отправились в театр по утреннему морозцу. К Марининому удивлению, здание оказалось современного стиля: прямоугольный фасад, украшенный высоким прямоугольным же фронтоном с двумя витражными панно в металлической рамке по бокам. Под самой крышей, поверх длинного балкончика, надписи большими красными буквами, еврейскими и кириллицей, обе гласившие:

Государственный еврейский театр

Перед входом — портик с белоснежными колоннами из бетона. По обеим сторонам от него, абсолютно симметрично, располагались окна, выходившие на широкую заснеженную площадь, раскинувшуюся до самого берега покрытой льдом реки. Этот строго геометричный фасад предварял длинное здание с просторным зрительным залом и театральными цехами. Женщины подошли к служебному входу. Надя нажала кнопку звонка перед красной дверью и, не дождавшись, пока откроют, унеслась по улице, выкрикивая:

— Ты даже не представляешь, Мариночка, как я счастлива, что ты здесь! И Матвей тоже, увидишь!

Через миг Матвей Левин самолично открыл дверь. И сразу расхохотался, обнаружив Марину закутанной поверх шубы в то самое разноцветное одеяло, что ей подарили евреи в поезде.

— Ну, Марина Андреевна, в таком облачении никто не догадается, что вы актриса. Здесь не так уж холодно. Скоро привыкнете к нашему морозцу, как все мы.

После такого приветствия он начал заботливо расспрашивать, как она устроилась в общежитии. Нашла ли там все необходимое? Понравилась ли ей комната? Как к ней отнеслись соседки?

— Если что, смело обращайтесь к Наде. Она только по виду взрослая девушка, а в душе — настоящий ребенок. Но милый, жизнерадостный! Она вам всегда поможет. Как и я.

Что касается комиссии, то все будет в порядке. Пройти ее — чистая формальность. Впрочем, надо, не откладывая, сходить к председателю. Они вместе сходят. Его, Матвея Левина, мнение, как руководителя театра, для комиссии много значит…

Марина поблагодарила. Подчеркнутая доброжелательность Матвея ее воодушевила не меньше, чем натопленное театральное здание, глубокий сон этой ночью, новизна обстановки. Наконец-то она смогла выспаться в тишине и покое. А проснувшись, испытала чувство, что попала в какой-то странный, волшебный мир, где всему надо учиться заново — менять привычки, даже моторику.

Левин это понимал. Он помог Марине избавиться от одеяла, а потом и снять шубу. Поддерживал ее под локоть, пока она стаскивала валенки. Когда Левин коснулся ее отощавшей руки, Марина ощутила сквозь одежду тепло его вкрадчивых пальцев.

— Вначале здесь непривычно. Мы все это испытали. Особенно те, кто приехал из больших городов. Из Москвы тем более. Биробиджан — конечно, захолустье. Как, помните, у Чехова сестры рвались в Москву. Но мы тут строим новый мир, верно, ведь? И вот благодаря кому.

Левин показал на портрет Сталина над своим письменным столом. Марина теперь уже поменьше чувствовала сталинскую власть над ней. Кабинет был обставлен и оборудован, как и все начальственные кабинеты. На стенах — карта военных действий с красными флажками, плакаты, должностные инструкции. Но также фотографии сцен из спектаклей, на которых среди других актеров и Левин в театральном костюме, загримированный, играл роль или раскланивался публике. На одном из фото, где Матвей выглядел моложе лет на десять, Марина узнала Михоэлса, тоже в костюме, загримированного. Еще бы не узнать с его уникальной внешностью!

Левин заметил ее удивление.

— Да, я много лет знаком с Михоэлсом. Он мой учитель. Без него наш театр не был бы таким, какой он есть.

— Я не знала, что вы и актер тоже.

— Худрук должен уметь все — играть на сцене, ставить спектакли, а также писать, переводить и адаптировать пьесы. Как — помните? — легендарные основоположники театра.

Левин был очень горд собой.

— К тому же у нас не хватает актеров. Вы с ними познакомитесь через несколько дней. Сейчас они на гастролях в Хабаровске. Одна из наших обязанностей — гастролировать по всему Дальнему Востоку. Это полезно для Биробиджана…

Матвей принес два стакана горячего чая и самодовольно показал на зажженную люстру.

— Как видите, фея электричества посетила и наш театр. Пока в Биробиджане это, увы, редкость. Берите свой стакан, пора вам показать главные чудеса.

Они пробежались по всему театру — заглянули в костюмерную, декораторскую и, наконец, поплутав за кулисами, где царил обычный для театра кавардак, оказались на сцене. Левин опустил огромный рубильник, и два прожектора осветили сумеречное пространство.

— Видите, у нас есть прожектора, но в некоторых случаях мы, согласно традиции, играем при свечах.

И он показал на ряд стаканчиков на самом краю сцены, прямо перед темным зрительным залом. Марина была поражена размерами сценической площадки, которую еще увеличивал навес у левой кулисы. Левин объяснил, что он там иногда помещает оркестр, поскольку «музыка и должна парить меж землей и небом».