4) возможность одновременного наступления на всем Восточном фронте: поддержка главного удара армиями Северного и Юго-Западного фронтов, как только неприятель будет вынужден отступать под угрозой вероятного окружения;

5) вполне вероятная переброска германских резервов на Восток, что позволяло союзникам, в свою очередь, надеяться на большие успехи в кампании 1916 года.

При этом налицо были и существенные недостатки:

1) необходимость нанесения главного удара как раз по германской военной машине, которая в ходе войны неоднократно выказала свое неоспоримое качественное превосходство над русской системной организацией;

2) вероятность провала всей кампании в случае неуспеха;

3) большие усилия и, следовательно, большие жертвы, нежели в случае удара по союзникам Германии.

Здесь, впрочем, следует помнить, что действия русских фронтов в немалой степени жестко зависели от решений конференций в Шантильи. А именно там союзники отвергли единственно разумное предложение, выдвинутое русской Ставкой, о переносе основных усилий в кампании 1916 года на Балканы. Не желая усиления Российской империи, англо-французы отвергли этот план. Ген. М. В. Алексеев проявил свой стратегический талант, однако позиция союзников не позволила его реализовать.

В итоге было принято вынужденное решение бить именно по германским войскам, что являлось для русских наиболее тяжелой задачей. Конечный неуспех должен быть возложен как на союзников, настоявших на наступлении севернее Полесья, так и на русскую верховную власть в целом. Именно царский режим в ходе всей войны послушно подчинял свои решения и действия короткому поводу союзников, как это и положено для финансово зависимой страны.

В итоге выявленные преимущества в глазах Верховного Командования и лично генерала М. В. Алексеева перевесили недостатки (а что еще мог сделать Алексеев?), и на совещании 1 апреля в Ставке, где утверждались основные положения оперативно-стратегического планирования кампании, главный удар на лето 1916 года передавался на Западный фронт.

Первоначально предполагалось, что армии Северного и Юго-Западного фронтов перейдут в наступление несколькими днями ранее Западного фронта, дабы оттянуть на себя резервы противника. Однако главкоюз ген. А. А. Брусилов был вынужден наступать более чем на неделю раньше намеченных сроков, чтобы помочь Италии, где отбитые австрийцы готовили новую операцию, будучи уверены в том, что русские после 1915 года неспособны к мощному наступлению. 22-го мая русские войска Юго-Западного фронта бросились в атаку, начав знаменитый Брусиловский (Луцкий) прорыв 1916 года. Теперь дело оставалось за армиями, стоявшими севернее Полесья.

Германское орудие в замаскированном блиндаже

Однако с самого начала летнего наступления командование Западного фронта стало всячески тянуть время, маскируя постоянными якобы объективными задержками явное нежелание наступать. Ведь еще на первоапрельском совещании ген. А. Е. Эверт, поддерживаемый командующим армиями Северного фронта ген. А. Н. Куропаткиным, выступил против самой идеи наступления. Даже после вынужденного согласия, полученного под нажимом Алексеева, поддержанного генералом Брусиловым, А. Е. Эверт и А. Н. Куропаткин заявили, что не смогут ручаться за успех.

В определенной степени на волю этих военачальников оказывал давление неудачный опыт русско-японской войны 1904–1905 годов, где сильно укрепленные позиции штурмовались без численного превосходства и огня тяжелых батарей. Соответственно, высший командный состав считал, что «атака против хорошо организованной оборонительной позиции безнадежна»[119] (ряд авторов обоснованно замечают, что А. А. Брусилов, не участвовавший в русско-японской войне, был свободен от такой психологии заведомого поражения). Кроме того, провал Нарочской операции в марте 1916 года, когда наступали как раз армии Северного и Западного фронтов во главе с теми же самыми военачальниками, также крайне отрицательно повлиял на проявление наступательной инициативы русских командиров. Большие потери без какого-либо результата, ставшие главным результатом мартовского наступления на озере Нарочь, показали, что прорыв германской обороны есть штука исключительно тяжелая и кровавая. Теперь, потеряв веру в успех прорыва, главкозап ген. А. Е. Эверт и главкосев ген. А. Н. Куропаткин прибегнули к тактике мелкого саботажа в отношении собственной же Ставки: отказ от производства наступления «по техническим причинам».

Представляется, что в условиях ярко выраженной во всех планах тенденции к широкомасштабному наступлению в 1916 году командиры, боявшиеся наступать, должны были быть немедленно смещены со своих постов. Однако царь отстранился от самостоятельного решения, хотя это находилось как раз в пределах только его полномочий как Верховного Главнокомандующего, а ген. М. В. Алексеев не решился настоять перед императором Николаем II на отстранении командующих армиями Северного и Западного фронтов. К сожалению, ген. М. В. Алексеев не был свободен в своих действиях в отношении командующих фронтами.

Во-первых, ввиду того, что он сам всячески протежировал А. Е. Эверту и А. Н. Куропаткину; во-вторых, вследствие того обстоятельства, что в 1904–1905 годах он был их подчиненным, а потому не осмеливался настаивать на таком смещении перед Верховным Главнокомандующим, четко соблюдая принятое в русской армии ранжирование и чинопочитание. В-третьих, выбор начальников столь высокого ранга все равно оставался за императором, и непосредственно влиять на эти назначения ген. М. В. Алексеев не мог. Так что это обстоятельство и стало роковым для исхода кампании 1916 года на Восточном фронте.

Однако все вышеперечисленные причины являются факторами субъективного плана. Но был и объективный фактор. Еще с началом войны фронты в составе Действующей армии заведомо создавались как стратегические объединения, главнокомандованиям которых предоставлялась свобода в планировании операций. То есть Генеральный штаб вообще отстранялся от планирования военных действий, а Ставка, по сути дела, лишь координировала действия фронтов, что на практике означало введение системы соглашательских, компромиссных мер[120].

Разумеется, что в ходе войны выявилась пагубность такого подхода, а образование трех фронтов (Северный, Западный и Юго-Западный) вместо прежних двух (Северо-Западный и Юго-Западный) в августе 1915 года поставило на первый план организацию взаимодействия между фронтами для достижения решительных результатов в стратегических операциях. Степень централизации военного управления неизменно повышалась, но после занятия поста Верховного Главнокомандующего самим императором Николаем II вся тяжесть свалилась на плечи его Начальника Штаба ген. М. В. Алексеева. И тут-то в дело вступили те самые субъективные факторы, что еще более усугубляли раздробленность управления. И, надо сказать, что в подобном положении дел огромную негативную роль сыграл Николай II, который должен был решительно поддерживать своего Начальника Штаба, им самим избранного, в отношениях с главнокомандованиями фронтов. Этого не было сделано.