А ты не можешь просто надеть розовый халат, как твои коллеги-женщины? Тогда тебя не смогут неправильно понять.

Пошел ты, Эрик, давай уже побыстрее с вывеской.

Я зайду туда сегодня. Ну, самое позднее — завтра.

Скажи, старик, а чем ты, собственно, занимаешься?

Эрик смеется, немного смущаясь. Ты не первый, кто спрашивает.

И что ты отвечаешь?

Что я занимаюсь собой.

Черт возьми, давно я не слышал такого банального ответа. И хорошо это оплачивается? Можно сказать, что если становишься абсолютно отсутствующим и забываешь, что твоему лучшему другу нужна вывеска, забываешь есть и забываешь застегивать брюки, потому что занимаешься собой, то это, пожалуй, можно назвать работой на полную ставку.

Эрик застегивает ширинку. Это уже не в первый раз. Недавно в метро аристократичный господин подал ему соответствующий сигнал.

А вчера одна девушка в супермаркете покраснела по той же причине. На самом деле, он довольно элегантный и хорошо одетый мужчина, так что это на него не похоже. Вывеска будет, наверное, завтра, о’кей?

Только бы не позже.

Она должна пойти за ней вместе со мной, непременно.

Мама!

Да.

У нас в школе тематическая неделя.

Да.

О песеннице былых времен.

Это называется «певица».

Но она же пела песни?

Ты об Эдит Пиаф?

Как ты догадалась?

Она очень известная.

Ты можешь мне помочь?

Конечно.

Колетт и Сабатин сидят друг против друга на кухне. Заходит Франсуа.

У всех все хорошо?

М-м, папа, я тебя люблю!

Что она сознательно теряет! Она чувствует озноб.

Папа, эта Эдит Пиаф… Она хорошо пела?

Ты хочешь ее послушать?

Она же умерла, да?

Да, но ты хочешь ее послушать?

«Non, rien de rien. Non, je ne regrette rien».[18]

A о чем она не сожалеет, папа?

Думаю, о том, что она сделала в своей жизни.

А она сделала что-то плохое?

Нет, не думаю. Но у нее было много мужчин.

Она и об этом не сожалеет?

Франсуа смеется и смотрит на Сабатин взглядом, говорящим «и-что-надо-ответить-на-это?». В этом же нет ничего такого, отвечает папа своей дочке.

Фу, как противно, ты не согласна, мам?

Гм, у меня был жених, до того как я встретила папу.

Да?

Да, и папа это отлично знает.

Она смотрит на папу, чтобы проверить высказывание мамы. Франсуа кивает и добродушно улыбается.

Она похоронена на кладбище Пер-Лашез.

Кто?

Пиаф. Когда ты допишешь задание, мы можем сходить на ее могилу.

Франсуа ставит песню «Милорд».

Ты опоздаешь в школу, Колетт. Сабатин целует свою дочь в лоб.

Франсуа целует свою жену в лоб. Сабатин смотрит в сторону. Мне тоже пора. Я не успеваю с отчетом.

Разве ты не делаешь его каждый понедельник?

Да, но в последние две недели у меня было столько… так что.

Не хочу вмешиваться, но…

Но ты это все равно делаешь, когда говоришь, что не хочешь вмешиваться.

Ну да. Успокойся. Я просто считаю, что это глупо.

Что глупо?

Халтурить в этом деле.

Тебе легко говорить. Тебе-то не нужно делать это самому.

Франсуа смотрит на Сабатин и пожимает плечами.

Мам, ты не попрощаешься?

Конечно. Она же всегда так делает. Просто обычно Колетт об этом не просит.

Сабатин целует ее на прощание и идет в ванную. Смотрит на себя в зеркало и думает о том, что сказал Франсуа вчера вечером, когда к ним на ужин приходили друзья.

Речь зашла об идеалах красоты и о том, как странно, что тела и лица отражают то время, культуру и окружающую обстановку, которыми они подпитываются. Берт, которая долго жила в Йемене, на Байхрейне и среди бедуинов в ливийской пустыне, убеждена, что наше лицо — зеркало чужого восприятия красоты. Прическа, головной убор, конечно, часть этого, но далеко не всё. Мы выглядим по-другому в зависимости от того, где мы. Лицо ассимилируется. Тело тоже.

А Франсуа сказал, что он совсем не понимает молодежный фетишизм XXI века. Я считаю, что женщина только тогда начинает быть женщиной, когда ее красота начинает бледнеть. Сказал он. Только тогда она становится по-настоящему красивой.

Сабатин смотрит на свое лицо. Чем бы это ни объяснялось, она сама видит, что ее внешность изменилась.

Берт вчера в первый раз была в их новой квартире, и не успела она войти, как тут же затащила Сабатин в прихожую.

Ты похудела, Саба. Что с тобой?

Ничего.

Ты встретила другого.

С чего ты взяла?

Я вижу это по тебе. Ты похудела, но ты светишься. Поэтому ты звонила, да? Ты влюбилась?

Влюбилась. Это лишь слово. Я чувствую себя ни на что не годной.

Берт смеется. Он об этом знает, Франсуа?

Нет, Бе-Бе, думаешь, заметно?

Определенно что-то произошло. Ты выглядишь необыкновенно.

Думаешь, Франсуа тоже это видит?

Ты хочешь одолжить паранджу?

Они взрываются от смеха. Франсуа заходит к ним, кладет руку на талию своей жены, и смех резко прекращается. Франсуа смотрит на женщин вопросительно.

Я не хотел мешать. Я просто хотел спросить, не считаешь ли ты, что моя жена превосходно выглядит. Он уходит.

Там, где была его рука, выступил пот.

На полке в ванной Сабатин находит то, что искала, и делает свои губы красными с помощью Rouge Absolue. К ней подходит Франсуа.

Я закончил с большой картиной. С той, синей.

Да?

Да, по крайней мере, я больше ничего не могу придумать. Последние пару дней я просто стоял и смотрел на нее. Знаешь, так бывает? Когда ты закончил что-то, продолжение невозможно.

Его лицо в зеркальном отражении другое, асимметричное. Поправляет ли мозг эту асимметрию, когда люди стоят лицом к лицу? Говорят, что новорожденные видят все наоборот — интересно, как это удалось выяснить? — и что проходит несколько дней, прежде чем мозг понимает, что внизу, а что наверху в этом мире.