Получаю в ответ SMS: «Ты такой хороший, а я плохая. Прости меня. Люблю-люблю-люблю…»

Злость достигает пика — плевать мне на договоренности и эту русскую экономию! Набираю номер Ариты, но вместо Bongo bond слышу женский голос, сообщающий, что аппарат абонента выключен.

Рождество прошло в фоновом режиме. Конечно, была елка со свечами, на столе были и непременный печеный гусь, и смёрребреды с паштетами, окороком, бужениной, вареной телятиной, рыбой и овощами, и жареная свинина с красной капустой, и камбала в сливках, и колбаски, и пироги, а на десерт — кексы и непременный «рёд-грёз-мез-флёзе», ягодный кисель со взбитыми сливками. Были гости, были подарки — метафизические знаки внимания от людей, которые и так постоянно внимают и помнят о тебе.

Я ел, пил Akvavit и пиво, плясал с мамой, тетями и двоюродными сестрами, ел и снова пил, но огни елки расплывались в моих глазах в какие-то оранжевые пятна, а за ними вдруг начинали проступать контуры квартиры Ариты и ее фигурка на застеленном диване.

Я был с семьей, а она — одна.

Когда наступил день отъезда, я с утра не находил себе места. Отец вызвал такси и повез меня в аэропорт, не дав толком даже попрощаться с матерью и родственниками.

У стойки регистрации он сказал:

— В следующий раз ты или привози свою девушку с собой, или не приезжай сам. Нам не нужна половина Нильса Хагена. Ты понял меня, сын?

Я ответил ему, что понял, а мысли мои были с Аритой — она с того памятного вечера так и не включила телефон.

Мы с отцом обнялись, и я шагнул через пространство и время, спустя несколько часов очутившись в занесенном снегом аэропорту «Внуково». В голове моей творилось черт знает что.

Добравшись до знакомой двери, звоню, испытывая внутреннюю дрожь — а вдруг…

В замке гремит ключ. Дверь открывается. На пороге стоит Арита. Мне сразу бросается в глаза, что у нее какой-то жалкий вид, словно у выброшенного на улицу котенка.

Бросаюсь к ней, начинаю целовать, обнимаю — и понимаю, что она застыла, словно жена Лота.

— Арита, милая, что случилось? Ты отключила телефон…

— Все хорошо, Ни, — чужим каким-то голосом отвечает она. — Телефон уронила в ванну. Случайно. Ты приехал… Я неважно себя чувствую.

— Что случилось? Заболела?

— Простуда. Ерунда. Ночью плохо спала, кашляла. Поэтому такая. Проходи.

— А где твои родственники?

Арита вздрагивает. Но отвечает вроде бы спокойно, даже равнодушно:

— Не знаю. Наверное, ездят где-то по делам. Они будут в Москве еще несколько дней.

Я расстегиваю пальто, не отрывая взгляда от Ариты.

Я вижу, что она обманывает меня. Но никак не могу понять, в чем заключается ложь. Уши и русский поэт Кочетков были правы — с любимыми нельзя расставаться даже на несколько дней…

Истерика немного улеглась. Рита старалась сдерживаться, и, кажется, у нее это получалось. А когда чувствовала вновь поднимающуюся волну страха, досады и непонимания, тут же напоминала себе о том, что сказал лилльский палач: надо устроить совместное дело, бизнес закрутится, и все будут довольны.

«Все! Значит, и Нильс тоже», — успокаивала себя Рита.

Этим людям просто нужно устроить совместный бизнес с Нильсом и всё. И все будут удовлетворены. И они, и Нильс. И сама Рита, потому что наконец освободится от Николая Александровича, бросит эту странную работу и станет жить с Нильсом, жить хорошо, по-человечески, а все, что происходит теперь, забудется, как страшный сон.

Но паника, затаившаяся внутри, снова поднимала голову, как кобра. Вновь и вновь вертелась мысль: «А если?..»

Если не забудется?

Если они не будут вместе?

Если не все сложится хорошо и не все останутся довольны?

Если Нильс узнает и не прости! ей? Ведь она соврала, как ни крути, а на лжи отношения не строятся. А если и строятся, то недолговечные, хрупкие, как карточный домик.

И снова Рите приходилось одергивать себя, сдерживать мечущуюся внутри кобру, делать вид, что все хорошо. Выходило вроде бы сносно, но Нильс все равно что-то заподозрил. Не лез в душу, но Рита видела по глазам — он чувствует ее состояние. Беспокоится, понимает, что она обманывает, но не подает виду. И это тоже ложь, а на лжи…

Рита украдкой закусила губу.

Они разбирали чемодан. Нильс привез ей кучу подарков. Чувствовалось, что в отъезде он все время думал о ней, с любовью подбирал сувениры. Теперь надо было радоваться. Изображать радость выходило с трудом. Подарки напоминали о предательстве, отдавались болью в груди. И улыбка получалась грустной, а благодарность сдержанной. Потом ужинали при свечах и в тишине. Разговор не клеился, будто за столом сидел кто-то третий и наблюдал за Нильсом и Ритой.

— Что с тобой, Арита?

Нильс накрыл ее кисть своей ладонью. Это произошло неожиданно, и Рита растерялась.

— Я боюсь, — честно призналась она.

— Чего?

— Будущего. Мои родственники…

Она запнулась. Нильс понял по-своему и крепче стиснул пальцы.

— Они такие строгие? Не бойся, я всегда нравился чужим родителям. И я умею быть обаятельным. Мы подружимся, вот увидишь.

Голос его звучал мягко, утешающе. От этого в горле возник комок, захотелось плакать. Рита кивнула и встала из-за стола. Еще не хватало разреветься прямо перед Ни.

Ночь прошла тревожно. Рита долго ворочалась, не могла заснуть, смотрела в черноту спящей комнаты. Когда проваливалась в сон, ее мучили кошмары, казалось, что она умерла, стала холодным трупом, куклой, и она снова просыпалась с часто колотящимся сердцем, напуганная, несчастная. Нильс был рядом, спал спокойно, как человек с чистой совестью, и она в полусне прижималась к нему, теплому, надежному…

Живому.

Заснула Рита уже под утро, вконец измученная.

Проснулась рано, от звонка. Подскочила на кровати. Нильса рядом не было. Трезвонил дверной звонок, долго и настойчиво. Потом послышались знакомые голоса. Хлопнуло, щелкнул замок. Гомон прокатился по коридору в сторону кухни.

Рита быстро встала с постели, схватилась за расческу.

В коридоре из-под оставленной под вешалкой обуви уже натекла лужа. Пахло принесенной в дом московской слякотью, а из кухни тянуло ароматом свежих тостов и кофе.

Дверь в кухню была прикрыта. Голоса гостей звучали приглушенно. Среди них выделялся родной басок Ни.

Рита шмыгнула в ванную комнату, на скорую руку привела себя в порядок. Еще не хватало явиться перед «родственниками» заспанной и дать повод для понуканий, но повод все равно нашелся.

— О, сеструха! — бодро сообщил черноволосый «кузен» Костя, стрельнув по Рите быстрыми глазами. — Долго спишь, блин.