Тут, слава трудовому народу, повезло Ткаченко Серёге. Приполз он к околице как раз в тот момент, когда в Зарайск ехал на мотоцикле с коляской дед в тулупе, ушанке и при огромной белой бороде. Он вёз мешок картошки на базар. Ну, и забрал Серёгу. Вдвоём не так холодно на мотоцикле. Потому что они всю дорогу травили анекдоты, ржали в голос и этой энергией смеха согревались.

Витюша в столовой нацеловался с Наташкой, отвел душу. Съел огромный бифштекс с картофелем – фри, пять пирожков с повидлом, выпил литр морса, два стакана своего портвейна, после чего употребил прибывшую силу и легко скосил до беда полторы нормы.

– Хватит Егору и полторы. – Сказал он пока торчащему из льда камышу.– Это ж до обеда, не за всю смену. На воле мне бы медаль вот сюда повесили.

Он грохнул себя по груди и пошел смотреть как косят другие. Всегда ходил. Смотрел и не мог понять – почему никто не бегает к нему или Серёге и не учится резать камыш как они. Денег бы им не платили всё одно, но еду бы давали не просто нормальную, а отменную. И вместо солнцедара – отравы давали бы по паре флаконов двенадцатого портвейна. Тех, кто давно здесь – «бугор» мог бы и в увольнение отпускать как Серёгу. Так нет! Косили вроде и не медленно, но выходило мало. Нормы почти никто не давал.

Продрался Витюша через широкие заросли машущего пушистыми серыми верхушками местного тростничка и вышел на лёд, где остолбенел мгновенно от картины, которую никогда бы ему специально не показали местные самодеятельные артисты, бичуганы – косильщики и ребятки в плотных серых телогрейках, лёгких валенках, да с ружьишками «белка» наперевес. У них это «кино» режиссировал охранник с номером семь на рукаве. Он толкал маленького доходягу прикладом в спину, вышибая слабо трепыхающееся тело со льда на берег.

– Беги, падла!– шипел «режиссёр» – Не побежишь – сами допинаем тебя за километр и там пристрелим. Аж за километр успеешь ты, гад, свалить! А наши следы позади тебя « бугру» пояснят, что мы тебя догоняли и шлёпнули за то, что мог и совсем сбежать. Могли ведь и не догнать.

– Чего мне бежать? Я не собирался. Я тут хорошо живу.– Верещал доходяга, падал и поднимался точно спиной под приклад.

Остальные десять мужиков молча глядели на странное это событие, которого по законам артели быть не должно. То есть охрана не имела права силой или хитростью заставить кого- то бежать из неволи. Вот если натурально сам побежит – тогда лови и веди на суд к Егору Ильичу. А он рассудит- утопить бедолагу- нарушителя или повысить ему норму. За постоянное невыполнение этой самой нормы наказывали всех. Это было узаконено «бугром». Ленивого, слабого или неумелого Егор не различал. Не сделал работы сколько требуется – получи! Мужика на три дня оставляли без еды и портвейна.

Для бича это наказание считалось самым суровым. Три дня не пить бормотуху бич боялся больше, чем замёрзнуть на льду в тонкой дерматиновой робе при тридцати с минусом градусах. Да он бы и не выжил с похмелья. Организм отказывался существовать без спиртного. Ну, а перед тем как отлучить виновного от еды и питья, его раздевали до пояса, укладывали на лёд лицом вниз и каждый работяга с озера бил его десять раз по спине пучком сухого камыша, обрезанного сверху до твёрдой середины. Тридцать косарей по очереди стегали повинного. Триста ударов получалось. Камыш портил кожу меньше, чем розги, но хватало и этого. Жил после комплексной экзекуции чудак на грани этого белого света с тем, про который никто рассказать не мог. Не возвращался никто.

– А что стряслось- то? – Толкнул Витюша в бок рыжего тощего парня, спившегося лет в пятнадцать. Поэтому гляделся он на все сорок, хотя вряд ли разменял и тридцатник.

– А он нож сломал. Стал точить об лёд, а нож и треснул вдоль лезвия. – Тощий высморкался в сторону и минут пять кашлял. Шанин ждал, часто подпрыгивая от тридцатиградусного мороза, пролезавшего даже сквозь мастерски катанные валенки. – Он к охраннику подошел и попросил нож заменить. У вас, мол, на складе много.

– Егору Ильичу неси.– Сказал ему охранник.– Скажет заменить – заменю. А если за умышленную порчу инструмента он тебя по полной наказать задумает? А я тебе припёр нож новенький уже. На кого злость «бугор» сольёт? На меня. И премиальные за квартал не заплатит. Вот иди, неси сам ему нож и докажи, что не нарочно ты его погубил.

– Вот ты ж сука с ружьём! – Крикнул, чтобы все слышали, мелкий худой мужичок.– Ты ж тут месяцами стоишь – пальцем не шевелишь. Западло тебе напрячься и потихоньку на склад сгонять? Я ж для пользы прошу. Чтоб дальше косить, норму выполнять. Я  тебя не за водярой прошу сбегать.

– Кто сука? Я сука? – Взбесился охранник. – А ты, мля, аристократ и дрессировщик сук? Ну – ка давай, беги с озера! Тут я тебя не могу пристрелить. Егор заругает. Делай, падла, побег! Всё равно не жить тебе. Не сегодня, так на неделе ты точняком поскользнешься и упадешь на кинжал животом. Я помогу. Никто не слышал, босяки? А – то все вы тут под богом ходите… чуть живые.

– Не, ничего не слышали.– Убедили охранника косари.

Вот после этого заверения номер седьмой и начал прикладом вышибать мужичка с озера. Тот падал, матерился, но разворачивался и, заглатывая комки снега, полз обратно на лёд.

– Эй, седьмой номер! – Крикнул Витюша и пошел к охраннику.– Знаешь меня?

Седьмой повернулся лицом к Шанину и усмехнулся.

– А, передовичок, Егоркин любимчик! Ну, и чего ты приперся?

– Тебя это треплет?– Витюша плюнул под ноги охраннику.– Ты, бык, наверное, из армии сюда попал? Ну, храбрый воин же! Хмыря дохлого «опустить» на людях – так это прямо героизм. А, может, ты не из армии? Может, тебя сюда с зоны Егор Ильич вытащил до срока? Тебе сколько осталось сидеть?

Он подошел близко и без размаха резко «ахнул» «седьмого» точно в челюсть. Отобрал ружьё и заорал как вертухай на киче.

– Мордой в землю! Шевельнёшь дыней – дыра в затылке!

Охранник затих.

– Теперь вставай и пошли к Егору Ильичу. Разбираться. Встал! Пошел! Пять шагов впереди меня. – Лицо у Витюши было так выразительно искажено ненавистью к этому охраннику, что и остальные трое, крепкие «цепные псы», прибежавшие