но отчаянно. – Пойду я. А то эти хмыри ворота после одиннадцати упрутся открывать. Пирожков горячих дай мужикам десяток. Это им оплата за то, что к тебе ночью пустили.

– Я завтра приду на покос твой. На шестую делянку? Горячего принесу и «алиготе». Надо потихоньку, через благородные напитки, уходить в трезвую жизнь.

– Это однозначно.– Поднял Витюша палец вверх. – Только через благородные.

И ушел, довольный всем сегодняшним, прихватив в кульке бумажном десяток греющих ладонь пирожков.

Вся неделя проползла как таракан, политый «дихлофосом», через комнату до щели в пороге. И вроде дел много было.«Бугор» раз пять приезжал на мотоцикле с шипованными колёсами. Смотрел на Витюшу и хитро улыбался.

– Не, Витёк, колись честно! Ты ж косил камыш раньше лет пять, не меньше. Не может быть, что месяц всего тебе надо было, чтобы ухайдакать самых лучших до тебя в бригаде. Ты ж, бляха, по три нормы почти даёшь. А нож как у всех. Сам давал тебе. В вольном совхозе уже пара медалей за такой доблестный труд болталась бы над твоим левым карманом. И стены в хате от пола до потолка почётными грамотами ты б залепил. Про заработок вообще молчу. Директорская была бы зарплата, не меньше. Иди ко мне в замы. Косить не надо будет. А головой наваристо варить. Она у тебя такая, шибко толковая, зараза. И ты не рукой косишь, блин, а головой. Фигурально, конечно, говоря.

Он на последнем заезде к Шанину достал из заплечной сумки красивую бутылку коньяка с тремя звёздами, протер пластмассовые стаканчики и полчаса они провели за душевными разговорами о том, что когда- то снова придёт и собственность частная, и капиталистический способ производства.

– Потому, что это естественно, когда человек сам управляет делом, а не дяди из статуправления и госплана за него всё решают. Человек должен всё своим умом сам созидать! А госплан только и может этого человека кнутом по заднице стегать, от чего не шибко работать охота.

– Ну, вот у вас тут, считай, капитализм.– Улыбался Витюша, смакуя коньяк.– Вы с боссом дело вдвоём движете. А радость есть? Вряд ли. Потому, что приедет ОБХСС и всё вам за день тут прикроет. Деньги конфискуют ваши «лишние левые» Людей – рабов заберут и обратно на помойки выкинут, Вас, Егор Ильич, посадят за подпольное частное дело, а босса…

– Босса в СССР ни одна сука не тронет.– Хохотнул «бугор». – Он с Леонидом Ильичом лично в бане парится и на пьянки – охоты ездит с девками, юными красулями. Воевали они вместе. А на войне самая крепкая и верная дружба устанавливается между нужными друг другу мужиками. Он и меня к себе взял поэтому. Я у него на фронте замполитом дивизии был. А он – первый заместитель начальника политуправления всего четвёртого Украинского фронта товарища Брежнева.И я, видно, правильно ему по полит.пропаганде и агитации помогал. После войны босс меня не отпустил. Меня и жену забрал в Зарайск. Не жалею. Он – кремень- человек. На самом верху над всем, что живое, сидит. И я за него порву любого. А ОБХСС и другие конторы вот у него где! – «Бугор» сунул Витюше к лицу большой кулак.

– Социализм – великий строй.– Продолжал улыбаться Витюша.– Народу всё почти даром дают или совсем бесплатно. Учат, лечат… Свобода. Вот что я хочу, то и делаю. Только работать могут заставить. Чтоб не тунеядствовал на шеях работяг. А так – живи как нравится.

– Вечно такая лафа радовать не будет. Бесплатное и копеечное кончится у государства лет уже через двадцать.– Хмуро сказал «бугор» и завёл мотоцикл.– Вот поймаю я на озере за день три мешка окуней и буду каждый день по рыбке отдавать кому- то бесплатно. И через месяц рыбки не останется. Что делать? Народ уже легко привык к бесплатному. Иду снова ловить. А не клюёт сегодня, бляха! И завтра не будет клевать. Не хочет, мать её! Где брать рыбку, чтобы народу бесплатно дать? Покупать у других, кто пока ловит. Покупаю год – деньги кончились. Нечего дать больше. Нет рыбки. И деньги госплан не даёт. Исчерпал бюджет я. Только на следующий год дадут теперь. А народу сегодня дай! Привык же! И что народ? Да сожрёт он меня! Как это? Давал, давал, а потом плюнул народу в морду. И меня тогда … Ну, ты сам знаешь. Ладно, поехал я. Иди отдыхай. У тебя тут опять две нормы. Вот же мастер- то!

И Егор Ильич полетел на шипах, швыряя назад метров за двадцать хрупкий, почти серый, постаревший и слабый лёд.

– Завтра должен Хохлов за нами приехать.– Витюша сел на снег возле берега и разговаривал со своим внутренним «я». – А ты, Шанин, опять поддатый. Не завязал как обещал. И пошлёт меня Хохлов не на курсы сержантов, а… – Дальше рассуждать боязно было. Потому, что если Андрей прогонит, то или сюда возвращаться, на камыш, или уж продолжать бухать и погружаться в дерьмо по уши. Если опять не вылезет цирроз. Тогда только могилка за Семёновкой, крест, холмик. Наташка, конечно раз в год будет приходить. Но порадовать Витюшу это уже не сможет. И он прямо тут, на снегу порешил, что всё! Ни капли. Ни «алиготе» больше, ни коньяка. Надо выжить и работать с Хохловым в милиции. Прекрасный ведь труд. Полезный обществу. Такая работа – для умных, смелых, ничего и никого не боящихся. Мужская работа.

Витюша поднялся, сунул нож за пояс и пошел на обед. Поел до отвала, зашел к Наташе на кухню.

– С сегодняшнего вечера не пьём больше совсем ничего. Даже благородное «алиготе». Ни капли. Завтра может Андрей за нами приехать, а потом отправит меня на курсы сержантов. Если буду поддавать – не пошлёт. Тогда нам с тобой туго будет жизнь лепить из осколков сплошных. – Шанин обнял Наталью и стоял молча. Думал.

– Давай попробуем.– Не очень уверенно сказала она.– Трудно это. Но иначе жизнь не наладится. А я уже не могу без тебя. Правда. – И Наташа беззвучно заплакала, уткнувшись Шанину в грудь, и оставляя мокрые ручейки слёз печальных на его дерматиновой куртке.

Двинул Витюша на свою делянку. Слёзы Наташкины не стирал с робы. Они замёрзли на куртке тонкими извилистыми ручейками, прозрачными и блестящими от солнечных бликов. Он шел и уже представлял себя в форме, фуражке с гнутой кокардой, пистолетом в кобуре на поясе и медалью «за отвагу», пришпиленную к гимнастёрке.

– Эй, Витёк! Поди к нам сюда. – Крикнул охранник номер