Я быстро вскакиваю со стула и пересаживаюсь к ней на кровать. Обнимаю сестру, глажу ее по голове, пока сестра всхлипывает и цепляется за блузку, как утопающий за спасательный круг.

— Вы скандалили, да? — спрашиваю тихо.

Леська отрывается от меня, возвращаясь на место, я пересаживаюсь, устраиваясь у нее в “ногах”.

— Скандалили… — Леська горько усмехается. — Когда я обо всем узнала, по нашим скандалам можно было писать военные эпопеи.

Она снова замолкает, улетая в свои мысли, словно прошлое затягивает ее в свой омут и не отпускает.

И я не скажу, что осуждаю ее. Я не знаю, как бы поступила на ее месте, вот просто не знаю…

— А дальше? — напоминаю о себе.

— А дальше… — сестра снова невесело усмехается, — а дальше все, как в притче о мальчике и волках. Мальчик кричал “волки, волки”, когда их не было и все бегали спасать стадо, а когда волки пришли на самом деле, ему никто не поверил и стадо погибло. А главное все так ловко…

— Что ловко Лесь? Что у вас там произошло?

— Многое произошло Юль. Началось, как я уже и говорила, со скандалов. Сейчас я понимаю, что ужасно безобразных, а тогда… казалось, это единственный способ достучаться, что я не хочу его терять. Я даже его заставила тест ДНК сдать, хотя там какое-то чертово родимое пятно, по которому все было и так понятно. Тест, конечно, все подтвердил. И я решила, что наши дети должны знать эту девочку — они ж маленькие еще, для них появился еще один человек, который будет с ними играть — и потом она стала появляться в нашем доме. Я не думала тогда, что в наш дом вошел волк в овечьей шкуре…

— Что случилось Лесь? Что она сделала?

— Я сначала даже не поняла, что произошло, — снова Леська уплывает куда то в свои мысли, смотря словно сквозь меня, — у меня пропали украшения. Колечки, сережки. А ты же знаешь, что каждое из них Петя подбирал специально для меня, все они со смыслом и когда они пропали, я не могла не заметить. Но Мишка с Машкой приучены не брать ничего с моего стола, как и с Петиного, да их и не тянуло никогда туда. Петя бы сам не стал брать украшения, а я точно не могла их ни куда деть и единственным вариантом осталась она — Ангелина. Чертов Ангел!

— Она их взяла?

— Я тоже так подумала и пошла к Пете. Я настаивала на том, чтобы он с ней поговорил, но буквально в тот же день, еще до разговора, они нашлись. Нашлись там, где точно не могли быть. В шкафчике в ванной. Но их там никак не могло быть, я всегда снимаю украшения в комнате, в ванной большая влажность. Понимаешь? — она заглядывает мне в глаза с такой надеждой и все становится понятно — ей не верил никто и сейчас она во мне ищет человека, который поверил бы ей.

— Я знаю, что ты не могла их нигде бросить. — киваю. Я действительно знаю — в отношении украшений сестра настоящая аккуратистка. Кто-то с порога идет ставить чайник, кто-то вытянуть ноги на диване, а она снимать украшения, в этом вся сестра. — Что дальше?

Если они не развелись сразу, то что-то должно было произойти потом.

— А дальше, — я вздрагиваю от тона, каким говорит сестра — безжизненным, глухим, — Петя принес их, показал мне, а я так обиделась за то недоверие, что светилось у него в глазах, что просто не стала говорить ничего. Он психанул, вышел из дома, а я вышла к лестнице, хотела их позвать на кухню, а там… Юль, я видела, как она столкнула Мишу с лестницы. Пихнула его.

Кровь отлила от лица, цепляюсь за лежащее подо мной одеяло до онемения в пальцах. Мишка… с лестницы… Господи!

— Что было? Он что-то сломал? Что доктора сказали?

Я даже не знала обо всем этом. Леська не рассказывала.

Если б я не сбежала и была рядом, возможно этого бы не произошло…

— Перелом руки со смещением, — отзывается сестра, — но… учитывая высоту лестницы, легко отделался.

— А что Петя?

— А Петя… — мне кажется горечь, это все что она может сейчас чувствовать. Ее речь сбивается, ей трудно все это вспоминать и говорить, — он застал, когда я ревела, а я так растерялась, что просто подхватила и качала Мишу, чтобы успокоить, он так плакал, даже скорую не додумалась вызвать, просто старалась успокоить сынишку. Я рассказала Пете, что произошло, снова кричала, чтобы он наконец услышал меня, просила, чтобы он убрал эту мразь из нашего дома, а он тогда… он мне не поверил. Видимо посчитал, что я все вру лишь бы избавиться от его дочери… и тогда я…

…Ушла. Хоть Леська и не договорила, не сложно догадаться.

— Я переехала к родителям, попросила отца по быстрому оформить наш развод, а Петя теперь встречается с детьми без девочки.

— А как же ты забеременела? — нет, я, конечно, понимаю как, уже ж не ребенок, но после всего…

— А вот так, — пожимает плечами сестренка, — телу пофиг, что душе больно, оно помнит удовольствие, которое дарил этот человек и придает хозяйку, ради того, чтобы снова было хорошо…

А за кадром остается “потому что я все еще люблю его” — я это вижу отчетливо. В ее глазах. Но дети, это дети. У нее не было выбора.

— И он сейчас от нее приехал, да?

— Да. Он уезжал с ней за границу.

— Ты думаешь, он с той женщиной… — я не договариваю, но этот вопрос тоже напрашивается сам собой. О девочке говорить вообще не хочется. Я не представляю, что ребенок может быть таким чудовищем, но сестре я верю. Если она говорит, значит так и было.

— Я не знаю, — Леська снова отворачивается к окну.

***************

Из больницы я ухожу через час. Состояние хуже, чем у разбитой вазы. Это самое страшное, когда понимаешь, что ужас не просто был, ужас продолжается и ты ничего не можешь сделать, чтобы это остановить. Петя продолжает общаться с дочерью, которая пыталась покалечить его сына (хотя покалечить ли?). Отношения с Леськой в тупике, даже не так, они в заколоченной со всех сторон бочке, которую выбросили в море. Ситуация, из которой не найти выход.

Мишка был маленький, чтобы рассказать. Да и возможно вообще мог ничего не видеть. А Леська основательно подорвала к себе доверие скандалами, изначальным неприятием девочки и обвинениями, которые рассыпались, выставив ее