Она повернулась к нему.

— Только если я поверю, что у нас есть хоть один шанс выбраться отсюда до того, как произойдет несчастье.

Желание его было невероятно сильным.

— А если я соглашусь отправиться с тобой?

Глинис прильнула к нему, запустив пальцы в его густые волосы. Он нежно поцеловал ее, просунув руку под ее льняную рубашку. Кожа у нее была гладкой как шелк. Она застонала, он прильнул губами к ее губам, и они вместе опустились на каменный пол. Охваченный страстью, он даже не перенес ее на кровать.

— Я хочу тебя, Глинис, — прошептал он.

— Это… совершенно… неразумно, — прошептала она, прижимаясь к нему.

— Я говорил тебе, что видел будущее? И что мы там были любовниками?

Глинис уперлась руками в его плечи и резко отодвинулась.

— У тебя есть с собой Сердце Дракона? — испуганно спросила она.

Злясь на себя за то, что затронул столь опасную тему, Каррик провел пальцем по ее подбородку и попытался спокойно объяснить.

— Сердце Дракона помогает увидеть будущее, когда у тебя только появляется этот дар. Но когда он уже есть, ты можешь увидеть картинки будущего на любой гладкой поверхности, оконном стекле, в реке или озере, если нет волнения, даже в воздухе. Именно так я увидел нас вдвоем.

— Я плакала? Он усмехнулся:

— Нет, наслаждалась вместе со мной.

— А эти твои видения всегда воплощаются в жизнь?

— Пока да. Иногда ты их видишь частично, иногда — целиком.

— Хотелось бы знать, правильно ли я тебя поняла. — Она отодвинулась от него и села.

Каррик перевернулся на спину и застонал. Она, видимо, не понимала, что мучает его, что он больше не в силах терпеть.

— Ты видишь сцену из будущего, но не можешь понять ситуацию целиком, — продолжала Глинис. — Это все равно, что читать книгу с середины. Ты должен догадаться, почему произошло описанное событие и каковы его последствия. Верно?

— Именно так, Глинис.

— Выходит, ты точно не знаешь, когда мы станем любовниками, что будет этому предшествовать и к чему приведет?

— Не знаю, — ответил он с досадой и добавил: — В эту ночь, черт возьми, это вряд ли произойдет.

— Ты даже не можешь сказать, было ли то, что ты видел, первым нашим свиданием или десятым?

Каррик вышел из себя:

— Глинис…

— А картина, на которой ты видел свою смерть, была такой же неопределенной?

— Господи Боже мой! — воскликнул он, пытаясь привлечь ее к себе. — У тебя настойчивость, как у бультерьера. Может быть, лучше…

Глинис не дала ему договорить, обхватила за плечи и внимательно посмотрела ему в глаза.

— Скажи мне, Каррик, было видение твоей собственной смерти таким же неопределенным?

Нет! — Он решил покончить с этим раз и навсегда. — Я расскажу тебе все. Я видел толпу, собравшуюся под полуденным солнцем возле эшафота, видел топтавшихся на месте лошадей и надгробный камень у поломанной повозки, на котором были выгравированы мое имя и дата смерти. Я видел, меня вели сквозь толпу со связанными за спиной руками, как я поднялся по ступенькам и стал на дверцу люка. Слышал, как священник читал молитву за упокой моей души. Видел, как мне набросили на шею петлю, как плакала моя мать и ругался отец. Дверца люка открылась, и я провалился в пустоту.

Глинис прижала ладони к глазам, стараясь избавиться от страшного видения.

— Прости, милая, — прошептал он, гладя ее плечи.

— Поедем со мной, — взмолилась она, — я научу тебя всему, что тебе понадобится в новом мире, ты не будешь чувствовать себя ущербным, я обещаю.

Она верила в то, что говорила. Хотела полюбить его. Но он не мог этого допустить. Не хотел причинить ей боль.

Она сидела в расстегнутой рубашке, роскошные волосы рассыпались по плечам. Так хотелось овладеть ею, не думая о последствиях. Но он никогда этого не сделает. Не разобьет ей сердце.

— Грешник, который сидит во мне, хочет убедить тебя, что нам удастся обмануть судьбу. Но я не позволю ему это сделать и буду с тобой честен. — Боль, которую он увидел в ее глазах, потрясла его до глубины души. — Боже, как я порой ненавижу это свое благородство.

— Каррик…

— Милая Глинис. Ты всегда так неистово борешься за исполнение своей мечты?

— И в девяти случаях из десяти добиваюсь желаемого.

— Это как раз один из них. Примирись с этим, научись получать удовольствие в отпущенное нам время. Не откажи обреченному на смерть в его последней радости на земле.

— Это нечестно, Каррик.

— Но вполне эффективно, — ответил он, радуясь что боль исчезла из ее глаз. — Просто не верится, что ты до сих пор оказываешь сопротивление. Я ведь говорил тебе, что видел будущее и что мы там любовники?

— Ты наглец. У тебя совсем нет совести?

— Будь это так, я целовал бы тебя до умопомрачения, пока ты не забыла бы обо всем на свете.

— Но ты не собираешься этого делать?

— Глинис, дорогая, больше всего я хочу отнести тебя на эту кровать и пробыть там не меньше недели.

— Зачем тогда это благородство и готовность к самопожертвованию?

— Затем! — резко бросил он.

— Это не ответ.

«Ладно, Глинис, если ты настаиваешь, я тебе отвечу», — подумал Каррик.

— Я знал, что умру молодым и что родители тяжело перенесут мою утрату. Но вряд ли я смогу с достоинством предстать перед палачами, если увижу твои страдания.

Он отпустил ее плечи и застегнул рубашку.

— Л ишь когда ты смиришься с тем, что у нас нет будущего, и удовольствуешься отпущенным нам временем, мы сможем быть вместе.

— И ты думаешь, это произойдет?

— Да, я слишком хорошо тебя знаю.

— Когда именно?

— Надеюсь, что скоро. Мне кажется, я долго не выдержу.

— А если я скажу тебе, что все поняла, и не буду больше сопротивляться?

— У тебя самые замечательные на свете глаза, Глинис. Невероятно выразительные. И знаешь, что я в данный момент в них вижу?

Она отвела взгляд. Он взял в ладони ее лицо и повернул к себе.

— Я вижу, что, притворившись покорной, ты надеешься заставить меня полюбить тебя так, что я вынужден буду принять трусливый выход из опасной ситуации.

Глинис отпрянула от него, глаза ее сверкали.

— А ты никогда не думал, что именно то, что ты примирился со смертью, и является трусостью? Умереть нетрудно, Каррик, это может каждый. Гораздо труднее выжить, начав новую жизнь, для этого нужно мужество.