Оживленно беседовали Тиберий и претор Фульвий Флакк, ровесник Сцеволы, бритый, с насмешливыми глазами, небольшой лысиной надо лбом и курчавыми волосами по бокам головы и на затылке. Флакк привлекал остроумием, тонким знанием людей и жизнерадостностью. Казалось, ничто не могло вывести его из душевного равновесия.

Положив голову на валик ложа, рядом с Флакком полудремал Гай Лелий, которого Тиберий знал лучше своих коллег. Под его началом он воевал в Карфагене и часто встречал его в доме своего родственника Сципиона.

Авгуры были одной из самых древних и влиятельных жреческих коллегий. В отличие от гаруспиков, гадавших по внутренностям животных, авгуры определяли волю богов по полету, крику и поведению птиц. Учение гаруспиков было создано этрусками, и сама коллегия имела этрусское происхождение. Коллегия авгуров считалась исконно римской, и пребывание в ней расценивалось как следование обычаям предков и выполнение долга.

– Нет, не зря в прошлые нундины три ворона летели с юга, – сказал Аппий Клавдий. – Направление полета и число птиц указывало, что надо ждать из Сицилии недобрых вестей.

– Ты хочешь сказать, что птицы предвещали разгром трех манипул? – иронически спросил Серапион.

– Разумеется! – отозвался Клавдий.

– А мне кажется, дай этому Плавцию целый легион, результат был бы тем же. Бежать от кучки скотов! Ему бы не тогу носить, а паллу![24]

– Но ведь, говорят, рабов было больше тысячи! – вставил Флакк.

– Тебе ли это говорить! – недовольно проворчал Серапион. – Во времена наших отцов при одном лишь появлении римских легионеров враги обращались в бегство. Нынешние воины – сущие цыплята! Куда девалась былая римская доблесть?

– Какой доблести можно ожидать от воинов, если у них нет ни хлеба, ни крова, – вмешался Тиберий. – Несколько дней назад я встретил в Риме старого воина, которого помню еще с Карфагена. Ему нечем кормить детей. Разлив Тибра разрушил его дом. С земли же согнал богатый сосед. И таких сейчас тысячи!

Лелий открыл глаза и мечтательно произнес:

– В этом году я хочу предложить народу законопроект о переделе общественного поля. Когда плебеи получат землю, никому не придется сокрушаться об утраченной доблести.

– Твое лекарство, – сердито буркнул Серапион, – пострашнее самой болезни! Добрые граждане не допустят этого закона.

– Разве можно назвать добрыми тех, кто расхватал общественную землю и равнодушно взирает на бедствия своих сограждан? – иронически спросил Тиберий. – Такая доброта – не что иное как разбой.

– Это правильно! – согласился Клавдий. – Восстание сицилийских рабов показало, какие бедствия принесла замена свободных земледельцев рабами.

– Давно ли ты, Аппий Клавдий, стал поддерживать такие пагубные идеи? – спросил Серапион, резко повернувшись. – Не ты ли сам выступал против передела земель, пока надеялся получить согласие на триумф!

– Друзья, оставим спор, – сказал Сцевола. – На столе уже сладкое, и время позднее. Выпьем за Флакка! За его успех в Сицилии! За победу над мятежными рабами.

Назика опрокинул свой фиал.

Аппий Клавдий протянул фиал Тиберию, принял в обмен его фиал и выпил вино маленькими глотками. Потом шепнул:

– Задержись! Пойдем домой вместе.

Тиберий обернулся тогой и вышел наружу, где стоял раб Аппия Клавдия с факелом. Отослав раба вперед, Клавдий взял Тиберия за руку.

– Буду говорить с тобой без обиняков, по-стариковски. Ты знаешь, что у меня есть дочь. О ней еще никто дурно не отзывался. Она послушна и трудолюбива. Древнее моего рода нет. И поэтому со мной готов породниться каждый. Но мне нравишься ты. Понял? Подумай и дай ответ. А пока прощай. Мне здесь сворачивать.

– Тебе не придется ждать моего ответа. Я согласен! – сказал Тиберий дрогнувшим голосом.

– Ну что ж! Тогда решено. А приданым я тебя не обижу.

Попрощавшись, Аппий Клавдий свернул на боковую улицу и зашагал что было сил. Он торопился поделиться радостной новостью с супругой.

Антистия ожидала Клавдия на пороге дома. Она уже подбирала слова, какими отчитает мужа за позднее возвращение.

Но старик ее опередил:

– Антистия! Я просватал нашу Терцию!

Старуха несколько мгновений не находила слов. Потом из ее уст извергся фонтан брани:

– Ах ты, бездельник! Еле держишься на ногах и ищешь зятя! Под каким забором ты его отыскал в такое время? Только подумайте? Нашей девочке всего четырнадцать, а он гонит ее из дому? Подойди-ка ближе! Я тебе покажу…

– Молчи, сорока! – перебил Клавдий. – Молчи. Жених – Тиберий Гракх.

– Так бы ты сразу и сказал. Иди, старый дурень, обнимемся!

Видели ли вы муравьев, спешащих по своим извилистым дорожкам? Они уходят пустыми, а возвращаются с зернышками и травинками. В Риме же праздные толпы, как мне поначалу казалось, текли безо всякого смысла. Только на вторые нундины я стал находить в движениях людей какую-то целесообразность. Эти сломя голову несутся в амфитеатр, чтобы не пропустить боя гладиаторов. А те, в потрепанных тогах, – клиенты. Они сопровождают патрона в сенат.

Меня перестали удивлять чужеземцы в шутовских колпаках с кисточками. Я уже знал, что это халдеи, гадатели по звездам. За десять сестерциев они с важным видом откроют твою судьбу. А что обещают эти раскрашенные, как стены портиков, матроны? Пройди стороной. Ведь и они торгуют обманом!

Грохот заставлял прижиматься к стенам. Осторожно! Это телега! Сорвутся кирпичи – не соберешь и костей. Город Ромула строился напропалую, тщетно торопясь угнаться за славой своих кровавых побед. То там, то здесь рядом с приземистыми домами бородатых консулов[25] поднимались многоэтажные дома, похожие друг на друга, как два асса[26]. Здесь их называют инсулами, потому ли, что они возвышаются над черепичным морем, или оттого, что, подобно каменистым островам, служат обиталищем беднякам и изгнанникам.

И все они, кишащие плебеями и клопами, принадлежат Марку Лицинию Крассу, выкормышу Суллы. Когда диктатор, овладев Римом, насытившись кровью и стонами, стал распродавать имущество преследуемых, многие, в ком еще теплилась совесть, избегали аукционов. Красс же не пропустил ни одного. Он за бесценок приобретал дома казненных и ссыльных. Он скупал участки у тех, кто уходил на чужбину, побуждаемый страхом и неуверенностью. Говорят, стоило где-нибудь разгореться пожару, как тут же появлялись люди, которые покупали еще дымящийся дом и лишь потом принимались его тушить. Так у Красса оказалась едва ли не половина земли, замкнутой стенами Сервия Туллия, и он застроил ее инсулами, чтобы собирать плебейские ассы и плебейские голоса.